Искра

Пробежал он каменную лестницу, не помня себя; очнулся на сером снегу. Медведи рядом — словно тяжёлые тени, медвежонок — словно струйка позёмки. Живым глазам непривычно Нижний мир видеть — да и обитатели сумрака его не ждали, попрятались.

Нагнулся Искра, поднял пригоршню серого снега — а снег этот в горячей ладони не тает: то ли снег, то ли пепел давно остывший. Сверху — пещерный свод навис, словно могильная насыпь, тяжёлый воздух мертвечиной пахнет. И понял Искра: кончились шаманские игры.

Если он отсюда выйти не сможет — тут ему и конец. А из Нижнего мира никто живым не возвращался. И страх сердце Искры сковал, как смертный холод.

Но тут почувствовал он, как кто-то крохотный за штанину его дёргает. Вздрогнул, посмотрел — и увидел куклу Кедровки. И разжался ужас, как ледяные когти.

— Нашлась ты, — улыбнулся Искра. — А я испугался, что потерял тебя. Что, думаю, теперь Кедровке сказать? Разиня, подарок не уберёг… смеяться бы стала она.

Хихикнула кукла.

— Ничего, вместе пойдём, Искра.

Поднял её Искра, сунул за пазуху — а сам думает: куда же идти? Прямо на берег Песцовой реки? На шаманскую силу положиться? На удачу? Спросить бы совета — да медведи молчат.

Вдохнул Искра мёртвый воздух, стукнул кончиками пальцев в холодную кожу бубна, запел:

— Вот, к тебе пришёл я, ешь моё мясо, пей кровь — но ответь, как мне справиться со злой бедой — навсегда?

Подземные своды на звон бубна отозвались — глухим грохотом, на шаманскую песню — шёпотами и смешками. Почувствовал бы Искра себя совсем одиноким — живой букашкой в мёртвой бездне — если бы медвежонок-метель к ноге не жался, а кукла — к груди не льнула бы.

Но с ними, холодными, было живое тепло — и пропел Искра:

— Дед мой, Тихая Птица — со мной. Подруга моя, Кедровка — со мной. Все твои дети моим голосом просят тебя.

Рванул чёрный вихрь, да так, что серый снег поднял позёмкой. От ледяного ветра в лицо у Искры слёзы брызнули — но на душу покой сошёл: Ворон летел.

До входа в ущелье долетел и сел на каменный выступ совсем рядом — громада крылатого мрака. Покосился на Искру мерцающим глазом:

— Пришёл, значит?

— Пришёл, — сказал Искра. — Вот я. Всё дам, что захочешь взять. Но скажи, можно ли злобную нежить навсегда отвадить от стойбища моих родичей?

Ворон голову склонил набок — насмешливо:

— Навсегда — нет. Надолго — да. Ты же — огонь. Огонь многое одолевает. Если дойдёшь. Если посмеешь. Если сумеешь вернуться.

— Ты не поможешь мне? — спросил Искра — без особой надежды. И так получил немало.

— Нет, — ответил Ворон. — У каждого — своё дело.

— Что мне дать тебе? — спросил Искра.

— Храни моих детей, — сказал Ворон и взлетел.

Всё объяснил. И пообещал. Духи между словами говорят больше, чем словами. Понял Искра — и страх отступил.

Присел Искра на корточки, обнял клубящийся снег:

— Милый мой друг, маленький келе, найдёшь ли по следам тордох Кровавого Мора? И туда ли Лихорадка сбежала?

Кивнул медвежонок, как человек — и побежал по снегу, похожему на пепел. И Искра побежал за ним, не отставая.

Бежал Искра, как во сне — и жалел, что тянет его вниз человеческое тело, что лететь он не может. А расстояния в Нижнем мире всё так же обманны, воздух густ — не вдохнёшь вдоволь, холод сквозь парку пробирается до самых костей. Кажется, вон она, Песцовая река, тускло блестит среди серых холмов — рукой подать… а Искра из сил выбился, пока добирался до пастбищ Кровавого Мора.

Без оленей. И без полётов. И маленькая нежить, келе-сплетники, из-под ног его порскали, словно евражки. Но всё-таки добежал он до раздвоенной сопки, на которой из серого снега человечьи пальцы растут — а вокруг неё стадо дохлых оленей пасётся.

Увидали Искру мёртвые пастухи — и перепугались, и обрадовались.

Тот парень, из детей Нерпы, у кого одежда красными узорами вышита, только руками развёл:

— Сёп-сёп… Пришёл, значит? Не бывало такого, чтобы живой человек сам, по доброй воле, под землю спустился.

Стоял Искра рядом с мертвецами — и не было в его сердце страха, одна жалость, боль душевная.

— Пришёл, — сказал он. — Один пришёл, но уйду вместе с вами. За вашей свободой я пришёл. Заставлю Кровавого Мора вас из рабства отпустить — чтобы смогли вы снова на свет родиться, в Срединном мире жить, под солнцем.

Подошла к нему молодая рабыня — стан тонкий и косы, словно густая тень, чёрные, да лицо посерело, иссохло, будто палый лист, кости кожу рвут. Погубил Кровавый Мор её красоту, жизнь её весёлую отобрал — и сжал Искра кулак на рукояти ножа в ярости.

— Пришёл, дитя огня, — сказала рабыня. — Это ты — шаман, что сестре Кровавого Мора глаз выжег? Нынче она у брата в тордохе сидит, детские сердца ест да плачется на судьбу свою несчастную. Пообещал Кровавый Мор, что кожу с тебя сдерёт и новые плеки сошьёт ей.

Рассмеялся Искра — зло:

— Сестре его один глаз выжег — ему самому оба вырежу. Позабудет он, как шляться по Срединному миру и чужие жизни красть.

Покачала головой рабыня: