Искра

— Искра, — прошептал Райдер, — отомри. — И дунул мне в нос.

Я сглотнула, глядя на мага.

— Не удержался, — чуть улыбнулся он. — Ты очень красивая, когда злишься… Первый раз, м? — полуутвердительно спросил маг.

Я кивнула. Не рассказывать же об Уилбере.

— Надо же. — Улыбка стала шире. Райдер вытащил из-под ноги пешку, поставил ее на стол. — Продолжим?

— Да… — с облегчением сказала я.

Решив, что он говорит о шахматах, я потянулась за остальными фигурами и тихо ахнула, когда маг накрыл мой рот поцелуем. Другим. Нежным, приятно-неторопливым и очень собственническим. Я почувствовала это, даже несмотря на неопытность — Я первый, значит, мое.

Щеки вспыхнули. Я уперлась в его грудь,

— Мистер Райдер!

но маг осторожно сжал мои запястья и опустил их, притянул меня к себе. Снова склонился к губам — я задрожала от долгой и очень настойчивой ласки, завертела головой, пытаясь глотнуть воздуха.

— Мистер Райдер…

— Александр, — поправил маг. — Ты права, пожалуй, нам стоит остановиться, — отпустил он меня, и только сейчас я сообразила, что практически лежу у него на руках.

Я отодвинулась, неловко собирая рассыпанные пешки, под внимательным взглядом мага составила их на стол и встала, пряча руки.

— Я… Я пойду к себе. — Попыталась сказать твердо, но вышло жалко.

— Я провожу, — потянулся к свечам Райдер, но я уже бежала по лестнице в спасительную темноту спальни.

8

Обожженные поцелуями губы горели, лицо пылало, а стоило закрыть глаза, как передо мной всплывала довольная улыбка мага — Первый? — и, почему-то, длинные пальцы, поглаживающие ножку бокала. При воспоминании об их ленивом скольжении снизу вверх, до самой чаши, меня обдавало жаром, будто Райдер все еще держит меня в объятиях.

Застонав, я перевернула подушку холодной стороной и уткнулась в нее лицом. Маг, наверное, решил, что я дурочка. Испугалась поцелуя, сбежала, несмотря на его клятву не причинять мне вреда. Или, еще хуже, обиделся — подумал, что я, как и его «друзья», брезгаю им…

Обижать Райдера после всего, что он для меня сделал, точнее, не сделал, не хотелось. И поцелуй мне понравился, — все-таки признала я, натянув на себя одеяло — будто вытканные на гобелене рыцари могли увидеть мои мысли. Не тот, не первый — тогда я даже не поняла, что происходит, а второй, когда маг привлек меня к себе и… Стало жарко, и одеяло полетело в изножье кровати.

Я перевернулась, полежала, глядя в темный балдахин, и, чувствуя себя невероятно глупо, сползла с кровати, на цыпочках подошла к зеркалу. Последний раз я задумывалась о внешности лет шесть назад. Да, точно, шесть — мы были на параде, и мне отсалютовал проезжавший мимо кавалерист. Тетушка ахнула и рассмеялась, дядя нахмурился, но ничего не сказал, тем более что этого кавалериста я больше не видела. Но все равно весь вечер прокрутилась перед зеркалом, пытаясь найти в себе что-нибудь этакое. Тогда я решила, что светловолосому юноше понравилась моя коса — длинная, цвета вишневого дерева, и румянец.

Сейчас у меня не было ни косы, ни румянца — ни считать же за него лихорадочные пятна на щеках. Волосы едва достают до плеч, обрамляют лицо с узким подбородком и припухшими, все еще чувствующими поцелуи губами. Глаза большие, в полумраке не видно, но я знаю, что они по-кошачьи желтые. Ресницы густые, но короткие, — расстроилась я, почти упершись лбом в зеркало. Нос с горбинкой. Кожа бледная, шея длинная, как у цыпленка. И руки ужасные. Царапины зажили, но все равно…

И он считает меня красивой?

«Вам идет улыбка, Этансель. Улыбайтесь чаще».

Я выпрямила спину, задрала подбородок, растянула губы, прищурившись, осмотрела себя и фыркнула: нелепый чепец, нелепая сорочка, сползшая с плеча, нелепая стрижка, нелепая я… Что бы мама сказала, увидев, на кого я похожа…

И ледяной водой — в лицо, из кружки: что сказала бы мама, если бы узнала о сегодняшнем вечере! Леди не позволяют себя тискать, не целуются у камина и уж точно не крутятся потом перед зеркалом, размышляя, насколько они соблазнительны! От накатившего стыда стало тошно. Когда я стала такой доступной?

Улыбка стекла, плечи поникли. Я забралась на кровать и, спрятавшись под одеяло, отвернулась — и от двери, мимо которой шел Райдер, и от мерцающей в темноте розы, подаренной им вместо осыпавшихся призрачными блестками хиндостанских орхидей.

Небо затянуло плотными слоистыми тучами, а уже ставший привычным мелкий снежок превратился в тяжелые мокрые хлопья. Крупные, размером с голубиное яйцо, они засыпали низины, сгладили холмы, и окружающий пейзаж теперь походил не на штормовые волны, а на легкую прибрежную зыбь. Солнце, все утро безуспешно пытавшееся пробить серую пелену, сдалось, поползло бело-желтым тусклым пятном, а потом и вовсе исчезло.

Ноги проваливались в снег по самую голень, но на вопрос «Возвращаемся?» я качала головой и ускоряла шаг, обеспечивая себе усталость за обедом и сонливость за ужином, а заодно — уважительную и необидную причину не сидеть с магом до полуночи.