Искра Бога

— Гражданин Винокуров! — строго постучал пальцем по столу Пеньков. — Вы забываетесь! С вас никто и ничего не вымогает! Господин Магомедов является представителем действующей власти, и его предложение о материальной компенсации стоимости лечения должно рассматриваться, как одолжение…

— Ты еще скажи, как подачка, — усмехнулся я, отчаянно борясь с желанием сплюнуть. — Я не знаю никакого Магомедова и говорить буду только в присутствии адвоката. Отстань от меня!

— Ты, Винокуров, умничать будешь в другом месте! — буквально прошипел старлей, подпрыгивая с табуретки. — И думать в следующий раз, на кого пытаешься руку поднять… Понятно?

— Я жду адвоката, — улыбнулся я, стараясь не взорваться. Мама дорогая, мир открывается для меня новыми гранями!

— Значит, по хорошему не понимаем… — с угрозой в голосе процедил Пеньков, постукивая теперь уже кулаком по столу. Я не нашел ничего лучшего, кроме как улыбнуться. Где же Эдик? Помимо желания спать мне теперь захотелось курить и горячего кофе.

— Конвойный! — крикнул следователь, глядя на меня ненавидящим взглядом. А затем всё-таки высказался, обращаясь ко мне. — Власть, Винокуров, надо уважать! Просто за сам факт её существования. Если позволить таким, как ты, Винокуров, много умничать, то может наступить хаос и бардак…

— Я расчувствовался и проникся, — ответил я предельно серьезным тоном, даже не пытаясь посмотреть в глаза Пенькову и наблюдая за вошедшим в комнату полицейским. — Только в ваших рассуждениях есть одна логическая ошибочка. Власть это не вы, ни он, и уж тем более ни гражданин Магомедов. Вы люди, которых судят за поступки.

— Посмотрим, как ты сейчас запоёшь, — зло буркнул следователь и, едва не срываясь на крик, приказал конвойному. — Пристегни его!

Я с любопытством наблюдал за тем, как мои руки сковывают наручниками, предварительно пропустив цепочку через кольцо в центре стола. Вот теперь стало понятно предназначение этого мебельного аксессуара. Интересно, раз эта штука здесь приварена, то, что ж получается? Она так часто бывает востребована? А как же правовое государство? Куда смотрят правозащитники?

— Ну что, придурок, — на лице Пенькова появилась глумливая улыбка. Он выдернул из-за пояса конвойного резиновую дубинку и двумя руками согнул ее, проверяя на прочность. — Начинаешь вспоминать правильные слова? «Извините», «простите», «я больше так не буду» …

— Если честно, я пока больше удивляюсь, — искренне ответил я. — Так беззастенчиво продаться непонятно кому и теперь беззастенчиво уверовать в собственную правоту… Тебе, старлей, по утрам в зеркало смотреть не противно?

— Ты за меня не переживай, — дознаватель вроде как и не обиделся, напротив, его движения были точны и деловиты. Такое ощущение, что папа собирался проводить еженедельную порку детей по субботам, а сейчас осуществляет привычный, до мелочей знакомый ритуал. — Я, в отличии от тебя, точно знаю, чьи в лесу шишки. От таких придурков, как ты, Винокуров, одни проблемы! Вы же нормальных слов не понимаете, значит придётся учить другими методами…

Не-е-е, он точно дурак. Самое страшное, что сержант рядом с ним не выказывает ровным счетом никаких эмоций. Если бы у него на лице светилось удовольствие, то я решил бы, что он садист, получающий удовольствие от чужой боли. Заметь я хотя бы нотку страдания, то можно было бы подумать, что человек просто попал в неприятные обстоятельства, ему нужна эта работа и он вынужден мириться со всем, что здесь происходит…

Но у конвойного не дёрнулся даже мускул. Ощущение, что он смотрит по телевизору детский мультик, содержание которого знает наизусть, а сотый раз пересматривать вынуждает годовалая дочка, которой именно эта история чем-то понравилась.

А вот у меня от улыбки Пенькова дернулось всё. И внизу живота похолодело. Дело в том, что я ещё с яслей не люблю, когда мне делают больно. Аллергия у меня какая-то на это дело. Ушибленная ночью спина заныла в предвкушении новых испытаний, поэтому я решил, что этот балаган пора заканчивать.

Видят боги, я хотел всё сделать правильно, но Эдика где-то носит.

— Старлей, а хочешь я тебе фокус покажу? — неожиданный вопрос вкупе с ещё одной лучезарной улыбкой заставили Пенькова замереть на месте с уже поднятой для удара рукой.

Дзинь!

Цепочка наручников лопается, как будто сделана из лёгкого пластика. Рот Пенькова открывается для крика, но слишком медленно, чтобы он успел что-то сделать…

Конвойный вжался спиной во входную дверь и судорожными движениями пытается нашарить кобуру с табельным пистолетом. Вот теперь отчетливо видно, что его лицо живое, а не застывшее, как будто пчёлы от души воском плюнули.

— Прекратить! — дверь распахнулась внезапно, и упирающийся в неё полицейский кубарем вылетел в коридор, так и не нащупав оружие.

«Хорошо, что не успел!» — мелькнула мысль у меня в голове. — А то стрельнул бы случайно, неизвестно куда пуля отлетела бы.

Эдик брезгливо переступил через конвойного и зашёл внутрь допросной. Из коридора в кабинет заглядывал какой-то полицейский полковник, а за его спиной столпились зеваки из числа других сотрудников ОВД.