Искра и Тьма (СИ)

Поучаствовать в казни собралось все становище. Настоящий рёв разносился по степи. Младу привязали за шею к столбу, руки стянули за спиной.

Секунда, вторая…

С севера медленно надвигались тучи.

Третья…

Повеяло едва ощутимой прохладой.

Четвертая…

Млада смотрела на небо…

Град камней, больших и маленьких, обрушился на нее. Девушка металась, точно дикая кошка, крупные капли крови шлепались на сухую землю…

И тут рев обезумевшей толпы перекрыл судорожный, рваный крик Млады:

— Хайса! Хайса, проклятый! Ты умрешь! Я приду за тобой, Хайса!

Рыжеволосый вздрогнул. Натянуто улыбнулся, что-то сказал своим. Всадники развернулись и ускакали.

Окровавленная, со сломанными зубами, с разбитыми в клочья губами девушка еще мгновение стояла на коленях. Окровавленными глазами словно смотрела куда-то. Может, молилась? Умоляла богов о мести? Сбитая очередным булыжником, угодившим в висок, наконец рухнула на залитое ее кровью дно позорной ямы и затихла.

Унэг устало брел мимо юрт, переступая через канавы с нечистотами, мимо деревянных рам с подвешенными на них кожаными мехами с кумысом. Он словно пребывал в трансе, ничего не замечая; его шатало, кожа на лице горела, будто опаленная огнем.

А потом он остановился. Пелена сошла с глаз, он увидел потемневшее от пепельно-синих туч небо и с непередаваемой горечью вздохнул.

«Умерла…»

Млада так и лежала там, обхватив посиневшими переломанными руками забрызганный кровью столб. Три пацана, смеясь и корча друг другу рожи, кидали в нее камушки. Какая-то женщина зычно окликнула их, и они убежали.

Спускались сумерки. Начал моросить дождь. Дождь падал на мёртвую, стекая по спине грязными ручейками, размывая бурые пятна на песке. Усиливался, заполнял яму черной жижей, скрывая под ней венежанку Младу.

Ша́йна приоткрыла полог, за которым находился он, этот ужасный человек. Все женщины называли его просто хозяином. Толстый, обнаженный, с волосатой грудью, он лежал на нескольких матрацах. Голова обессилено покоилась на многочисленных маленьких подушках. Из-под одной, в изголовье, выглядывала рукоять меча. Вокруг валялись чаши, бутылки, кувшины. В ярко освещенной солнцем опочивальне Хайсы жутко воняло мочой, вином, по́том и еще неизвестно чем. Сам он спал. Сон был тревожен: хан вздрагивал, хрипел, заплеванная рвотой грудь судорожно вздымалась.

— Омойте его, — шептала на ухо Шайне и еще одной девушке, по имени Марджан, злая Айял. — Давайте же.

У Шайны душа ушла в пятки. Она безумно боялась хозяина. Вместе с Марджан Шайна, стискивая полотенце, осторожно подошла к нему. Он приоткрыл поросячьи глазки.

— У-уфф… — выдавил он.

Обе девушки застыли.

— Идите сюда… Ближе… еще ближе…

— Господин?

— Вина…

Девушки переглянулись.

— Вина!!! — заревел Хайса, достал меч и взмахнул наотмашь. Марджан успела закрыть лицо ладонями, и клинок полоснул по запястьям, оставив глубокие порезы. Кровь брызнула, попав на ханское брюхо.

— Хорошо, сейчас, — поспешно сказала Шайна и, обхватив подругу за плечи, попятилась.

За пологом ждала Айял.

— Бери, — сунув Шайне кувшин, сказала она. — Иди. Влей ему это пойло прямо в глотку. Пусть подавится.

— Пожалуйста, не надо… — попыталась возразить она, глядя, как по полу растекается кровь.

— Не спорь, иди. — После непродолжительной борьбы Айял толкнула девушку так, что она, влетев в опочивальню, споткнулась, упав прямо на хозяина и уронив кувшин.

Вино смешалось с кровью.

Хайса никак не отреагировал. Чувствуя, что ее сейчас стошнит, Шайна отбежала и с опаской взглянула на него.

Хан кочевников Хайса неподвижно лежал на спине. Глаза на мертвенно-бледном лице неестественно широко раскрылись. На лбу вздулись вены. Рот был открыт, переполненный переливавшейся через край комковатой слизистой массой…

iНукер — элитный воин.

iiУнэг — лис. В именах кочевников ударение, как правило, падает на последний слог. В исключительных случаях ударения будут указаны (например, Ха́йса).

iiiАрак — алкогольный напиток из перебродившего кобыльего молока.

ivКаган — хан ханов.

vБармица — кольчужная сетка, обрамлявшая шлем снизу.

2. Помню твой смех

В просторной темной комнате с заросшим паутиной потолком и почерневшими бревенчатыми стенами, на широком дубовом ложе вытянулся укрытый шерстяным одеялом старик. На столе чадила толстая оплывшая свеча. Огонек нервными бликами играл на дряблой, покрытой пигментными пятнами коже. В углу сидела на табурете девка в белом платке. Руки нервно теребили передник. Старик судорожно глотал беззубым ртом воздух и сухо кашлял.

— Эй! Кто там? — спросил он дрожащим, затхлым голосом. — Подойди сюда…

Девка, кланяясь, громко и неуклюже протопала по скрипящим половицам.

— Чего вам, ваше величество?

— Зачем… зачем так гремишь, дура? Прикажу вот выпороть…

— Простите, ваше величество…

Старик, хмуря всклокоченные брови, водил по сторонам глазами. Он был слеп.

— Где ты? Дай мне руку. Дай… руку. Молодые пальцы… Хе-хе… Мягкие, теплые. И сама ты, верно, ничего…

Старик обессиленно выпустил ладонь и закрыл глаза. Девка, согнувшись в поклоне, так и стояла у одра, не в силах пошевелиться от страха.