Искра надежды

Джоди Пиколт Искра надежды

Сюжет романа – художественный вымысел. Имена, персонажи, места действия и события являются плодом авторского воображения. Любые совпадения с реальными людьми, событиями или локациями совершенно случайны.

Посвящается Дженнифер Герши и Сьюзан Коркоран.

Если повезет, обретете коллег, которых полюбите.

Если повезет вдвойне – они станут вам сестрами.

С любовью…

Вопрос не в том, готовы ли мы идти на крайние меры, вопрос лишь в том, какого рода будут эти меры – будут ли они крайними из ненависти или ради любви?

Преподобный доктор Мартин Лютер Кинг-младший

Пять часов пополудни

Приземистое здание Центра расположилось на углу улиц Джунипер и Монфор, за железными коваными воротами, подобно старому бульдогу, привыкшему охранять свою территорию.

Когда-то таких центров в Миссисипи было множество – скромных, безликих зданий, где оказывались услуги населению. Потом появились ограничения, целью которых могло быть только закрытие подобных центров: к примеру, даже в самых узких местах коридора должны свободно разъехаться две каталки. Клинику, которая не отвечала этим требованиям, приходилось закрывать или тратить тысячи долларов на переоборудование. Врачей заставили получать разрешение на медицинскую практику в местных больницах – хотя многие из них были из других штатов и не могли этим разрешением воспользоваться, – в противном случае медицинские учреждения, где они принимали пациентов, тоже оказывались под угрозой закрытия. На окнах клиник повсеместно стали забиваться ставни, на дверях появлялись доски крест-накрест…

Сейчас Центр походил на единорога – небольшое прямоугольное здание, выкрашенное в яркий оранжевый цвет. Словно маяк для тех, кто проехал сотни километров, чтобы его отыскать. Цвет безопасности, цвет предупреждения. Центр словно сообщал: «Я здесь, если я вам нужен». «Делайте со мной, что хотите, – убеждал он. – Я никуда не денусь».

Центр стойко сносил нападки и оскорбления политиков и протестующих. Он зализал свои раны и оправился. Когда-то его называли «Центром репродукции и женского здоровья», но некоторые люди надеялись, что, если не называть вещь своим именем, она перестанет существовать, поэтому название пережило ампутацию, подобно раненой конечности: поначалу его стали называть «Центром для женщин», а потом – просто «Центром».

И тем не менее Центр выжил. Это название подходило ему как нельзя лучше. Центр стоял, как скала, средь моря идеологических штормов. Он сиял, как солнце, для женщин, у которых не осталось времени, не осталось выбора. Им просто необходим был маяк, на свет которого можно плыть.

И подобно всему, что светит так ярко, Центр обладал магическим притяжением. Оказавшиеся в беде считали его путеводной звездой своих странствий. Но и те, кто его презирал, не могли отвести свой взгляд от него.

Сегодня, подумала Рен Макэлрой, не слишком удачный день для смерти. Она знала, что многие пятнадцатилетние девчонки идеализируют смерть от неразделенной любви, но в прошлом году Рен прочла «Ромео и Джульетту», в восьмом классе на уроках английской литературы, и не увидела ничего привлекательного в том, чтобы очнуться в склепе, рядом со своим возлюбленным, и воткнуть его кинжал себе в грудь.

А «Сумерки»[1] – просто мрак! Она слушала, как учителя рассказывают о героях, чья трагическая гибель сделала их бессмертными. Когда Рен было шесть лет, ее бабушка заснула и не проснулась. Окружающие постоянно повторяли, что умереть во сне – Божье благословение, но когда девочка смотрела на свою бабулю, лежащую в открытом гробу, на ее восковое лицо, она никак не могла понять, что же в этом хорошего. А что, если бабушка, ложась спать, думала: «Утром я полью орхидею. Дочитаю книгу, позвоню сыну»? Столько всего осталось незаконченного. Нет, как ни крути, ничего хорошего в смерти нет.

Еще два часа назад единственным мертвым человеком, которого видела Рен в своей жизни, была ее бабушка. А теперь она не просто увидела мертвого человека, но поняла, что такое смерть. Казалось, еще секунду назад Оливия была здесь, пристально смотрела на Рен – как будто могла удержаться в этом мире, если глаза будут оставаться открытыми, – как вдруг, в одно мгновение, эти глаза перестали быть бездонными колодцами, превратившись в безжизненные зеркала, в которых отражался только ужас Рен.