Мы отъехали где-то километров на двести, и я остановил машину. Рана опять начинала кровоточить и ныть. До дома не доеду сам. Скинул Патрику мою геопозицию. Будем ждать подмогу тут. Надеюсь не забудут в попыхах взять с собой медика.
Я заглушил двигатель и вышел из машины, не обращая внимания на холод. Закурил. Чёртов день, чёртова девчонка. Она сидела в машине, молчала всю дорогу, что было крайне непривычно для неё. Я боялся, что не сдержу себя и порву её на кусочки от злости, как увижу, но видать свою кровь я взял в бою. Или её вид разжалобил меня… Плюсом я узнал кое что важное сегодня. В нашем деле есть третья сторона.
Я все ещё был зол… но не так сильно. Хотя винить стоило в первую очередь себя.
Я обошёл машину, подойдя к двери пассажирского сиденья, открыл её. Девчонка задрожала, и подняла на меня осунувшееся бледное лицо, смотря заплаканными красными глазами. Наверное, она думала, что я остановился её прикончить, за то, что она сделала. Я конечно думал об этом, но не в серьёз… Она так покорно себя вела, я понимал, насколько тяжело она переживает эту ситуацию.
Я взял её за подбородок и повертел, рассматривая серьёзность раны. Поморщился. Заживать будет долго. Придерживая сигарету зубами, невесомо обеими руками притронулся к синякам на предплечьях, она все равно скорчилась, приложив руку под ребра.
– В живот били?
Она закивала головой, отворачиваясь и дрожа, показала два пальца.
– Два раза ударили?
Она снова закивала.
– Оба раза в живот?
Кивнула.
Я задрал вверх её кофту, оголяя живот. Она даже не сопротивлялась. На животе был тёмно-фиолетовый синяк. Я цокнул. Много чести ударить гражданскую женщину, подумалось мне. Ну в любом случае, кто бы это не сделал, он уже начал удобрять почву.
Я взял её за ледяную руку и вытянул из машины. Она встала, обнимая себя за плечи, дрожа всем телом, кусая губы, сдерживаясь, чтоб не заплакать.
Открыл аптечку, достал оттуда самоохлаждающийся компресс. Встряхнул его, дождался, когда заледенеет. Потом подошёл к девчонке, снова поднял кофту и приложил лёд к гематоме.
– Придержи рукой.
Потом вновь залез в коробку с лекарствами и взял замораживающий гель. Выдавил на палец, и поднёс сначала к её губе, размазал подушкой большого пальца, затем хотел притронуться к щеке, но она отвернулась, и покачала головой в протесте.
– Я заслужила, – сказала она очень тихо, шёпотом, едва шевеля губами. Но я услышал.
И она сорвалась. Губы её затряслись, она выронила из рук ледяную грелку и горько заплакала, закрывая лицо руками.
– Я н.не х.хотела ч.ч.чтоб так в вышло, – она зарыдала в голос, завывая. – Б.бедный Л.лукас, это в.все я виноватааа, – снова завыла. Потом подняла бездонные мокрые глаза в поисках моих, и одним движением приблизилась и обняла меня, обхватывая за талию, сотрясаясь в плаче, прижимаясь ко мне всем телом. – П.прости, – обтираясь мокрым лицом об мою майку, не поднимая лица, сказала она мне в грудь.
Я опешил, уставившись на неё и потеряв дар речи. Я смотрел на маленькое хрупкое тело, которое содрогалось, прижимаясь ко мне, и не смотря на боль в ране, и злость, обнял девчонку в ответ, даря утешение.
Все это время я не могла прийти в себя.
Я не обращала внимания на физическую боль. Я просто пребывала в состоянии психологического шока.
Жуткие картинки воспоминаний крутились перед моими глазами, одна за другой. Перед глазами стоял Лукас, который вышел помочь мне, и лишился за это жизни. Помню, как он упал на пол, и как из отверстия во лбу вытекала густая тёмная кровь. Как моментально взгляд его стал стеклянным, губы застыли, в ушах до сих пор стоит глухой звук, с которым он упал на пол. Я помню тот неописуемый страх который я испытала. Не от ударов, которые мне наносили, не за себя. Я поняла, что такое жизнь и как её легко отнять. За секунду человека не стало. И всему виной я.
Я не знаю, отвезли бы эти люди меня к отцу, или убили бы так же хладнокровно, как Лукаса. По дороге я спрашивала у них, но они не отвечали, лишь ещё пару раз заехали мне по лицу. Я помню, как началась стрельба, когда меня выволокли из машины. Меня тащили спиной, я не знала, что творится. Я вся тряслась от страха, от неизвестности. Я помню, когда первый солдат отлетел от меня, будто его бульдозер снёс. Я увидела янтарного, и не знала радоваться мне или плакать, я уже не понимала, чего хочу. Он двигался так неуловимо быстро, как будто и не человек вовсе, а потом взял нож и воткнул его прямо под подбородок солдату, кровь фонтаном полилась, окрашивая белоснежную форму в алый цвет. А второго… янтарный сначала избил, а потом выстрелил ему прямо в голову. Ко мне снова подкатила тошнота, вспоминая отвратительный звук ломающейся кости, как будто на пол уронили арбуз. Как в черепе зияла огромная красная дыра, и разлетелись кусочки мозга. Но самое страшное, было выражение лица янтарного. Оно было так искажено в каком-то зверином удовольствии… я отказывалась верить, что он наслаждался этим омерзительным зрелищем. Он посмотрел на меня, и в этот момент был похож на дикого хищного зверя, всего залитого вражеской кровью.