Искра жизни

— Все как я и предполагал, господин доктор. Раньше вы просили людей для легкой работы. И, разумеется, получали. В таких вещах наш отдел труда обходится без формальностей. Мы ежедневно обеспечиваем рабочей силой десятки предприятий. При этом люди остаются в распоряжении лагеря. В вашем случае все несколько иначе. Вы требуете людей для клинических опытов. Тут необходимо специальное распоряжение, так как заключенные официально покидают лагерь. Без приказа я не могу этого позволить.

Визе покачал головой.

— Какая разница? — заявил он раздраженно. — И раньше людей точно так же использовали для экспериментов, как и теперь.

— Этого я не знаю! — Нойбауер откинулся назад. — Я знаю только то, что сказано в документах. И я думаю, будет лучше, если мы все оставим как есть. Это явно не в ваших интересах — привлекать внимание властей к этому маленькому недоразумению.

Визе помолчал немного. Он понял, что сам попался на удочку.

— А если бы я попросил людей для легкой работы? Тогда бы вы выделили мне шесть человек?

— Конечно. Для этого у нас и существует отдел по вопросам труда.

— Прекрасно. В таком случае я прошу выделить мне шесть человек для легкой работы.

— Но позвольте, господин капитан! — воскликнул Нойбауер укоризненно, от души наслаждаясь триумфом. — Я не понимаю причин столь внезапных перемен в ваших планах. Сначала вы просите людей с высокой степенью физического истощения, а потом вдруг заявляете, что они нужны вам для легкой работы. Одно противоречит другому! Тот, кто у нас имеет эту самую степень истощения, — тот уже не сможет даже штопать носки, можете мне поверить! У нас здесь не курорт, а воспитательно-трудовой лагерь с образцовым, прусским порядком.

Судорожно глотнув, Визе резко вскочил и схватился за фуражку. Нойбауер тоже встал. Он был доволен, что ему удалось разозлить Визе. Но превращать капитана в своего врага вовсе не входило в его планы — а вдруг прежний гауляйтер в один прекрасный день вернется из своей опалы? Поэтому он сказал:

— У меня для вас другое предложение, господин доктор.

Визе повернулся. Он был бледен. Веснушки на его рыхлом лице теперь выделялись еще ярче.

— Слушаю вас!

— Если вам так срочно нужны люди, вы можете поискать добровольцев. Это избавит вас от формальностей. Если заключенный изъявляет желание послужить науке, мы ничего против не имеем. Это, правда, не совсем официально, но я, так и быть, возьму грех на душу. Особенно, если речь пойдет об этих тунеядцах-нахлебниках из Малого лагеря. Они подписывают соответствующее заявление — и дело в шляпе.

Визе медлил с ответом.

— В этом случае даже не требуется оплаты труда, — сердечно продолжал Нойбауер. — Официально люди находятся в лагере. Вы видите: я делаю все, что могу.

Визе все еще не доверял ему.

— Не знаю, что это вы вдруг стали таким несговорчивым. Я стараюсь для отечества…

— Мы все служим отечеству. И я вовсе не несговорчив. Просто мы любим порядок. Канцелярщина, знаете ли… Такому светилу науки, как вы, это может показаться ерундой, а для нас это — хлеб насущный.

— Значит, я могу забрать шесть добровольцев?

— И шесть, и десять, если хотите. Я даже дам вам в помощь первого лагерфюрера. Он проводит вас в Малый лагерь. Штурмфюрер Вебер. Очень толковый офицер.

— Прекрасно. Благодарю вас.

— Не стоит благодарности. Беседа с вами доставила мне истинное удовольствие.

Визе ушел. Нойбауер снял трубку телефона, попросил Вебера и кратко проинструктировал его.

— Пусть попотеет! Никаких приказов! Только добровольцы. Пусть уговаривает, пока не посинеет. Пусть хоть лопнет! Если никто не хочет, мы тут ни при чем.

Он положил трубку и ухмыльнулся. Плохое настроение как рукой сняло. Беседа с капитаном, этим интеллигентско-большевистским выскочкой, которому он так ловко показал, что и сам пока еще кое-что значит, подействовала на него благотворно. Особенно удачной была мысль о добровольцах. Пусть попробует найти дураков! Почти все заключенные уже знали, что к чему. Даже лагерный врач, тоже считавший себя ученым, вынужден был вылавливать свои жертвы по всему лагерю, где только мог, если для экспериментов нужны были здоровые люди. Нойбауер довольно хмыкнул и решил потом обязательно поинтересоваться, удалось ли Визе кого-нибудь найти.

— Рану видно?

— Почти не видно, — ответил Бергер. — Во всяком случае эсэсовцы вряд ли что-нибудь заметят. Это был задний зуб, второй с конца. Челюсть уже не разжать.

Они положили труп Ломана перед бараком. Утренняя поверка закончилась. Они ждали машину, забиравшую трупы.

Агасфер стоял рядом с 509-м. Губы его шевелились.

— Ему каддиш[3]не поможет, старик, — сказал 509-й. — Он был протестант.

— Но и не повредит, — ответил тот невозмутимо и снова забормотал.

Появился Бухер. Потом пришел Карел, мальчишка из Чехословакии. Ноги его были тоньше палок, а голова казалась непомерно большой для крохотного, величиной с кулак, личика. Он с трудом держался на ногах.

— Иди обратно, Карел, — сказал ему 509-й. — Здесь холодно.