Искренне ваш…

– В этом году праздничное пасхальное богослужение, например, во Второй московской баптистской церкви назначили на 13 часов дня. Насколько мне известно, все церкви, наоборот, стараются на Пасху начать богослужение как можно раньше. Предполагают, что причина – в желании руководства Второй московской дать братьям и сестрам возможность поучаствовать… в крестных ходах православной церкви и предоставить время отдохнуть перед своим, «баптистским» богослужением. Это что – тоже «плоды клерикализации»?

– Не думаю. Некоторые наши церкви проводят пасхальные служения очень рано, на рассвете, как бы встречая ангела с вестью о том, что Христос воскрес; другие делают это вечером, накануне воскресения, и в полночь радостно поют: Христос воскрес из мёртвых! Здесь, скорее всего, начало богослужения перенесли ради тех, кто ищет истину, хотя и не является членом Церкви. Чтобы эти люди тоже смогли прийти на служение в баптистскую церковь, пусть даже и после крестного хода.

Сам факт такой гибкости я расцениваю положительно. Мы ведь исповедуем принцип всеобщего священства, отвергая тем самым попытки клерикалов насаждать «священство» и «преосвященство» как особую касту в церкви. Я вот переживаю о том, что мы тоже все больше скатываемся к религиозным шаблонам, коснея в формах и пугаясь свободы в духе.

«Христианство – это не религия, это жизнь», – услышал я в детстве в дискуссии верующего с неверующим, и эта формула запала мне в сердце. Много атеистических лекций я слышал и раньше, и сейчас, но все они были направлены против религии, – а вот против жизни атеистам сказать нечего. Я молюсь о том, чтобы наше братство, наша церковь живая, остались собранием святых, искупленных, свободных, счастливых людей, которые принадлежат Царству Божьему и никому больше.

– И, тем не менее, в баптизме существует сегодня понятие «приобщения к культуре» народа, среди которого та или иная церковь живет. Как это применимо к российскому баптизму?

– Вы точно подметили, такие «разговорчики в строю» существуют. Дело в том, что целый век нашей истории мы были вне закона, без права на жизнь. Эта искусственная отделенность сформировала нашу субкультуру. И мы, и общество можем, не раздумывая, назвать некоторые особенные черты, присущие русскому баптизму. Может быть, даже «советскому баптизму», выражаясь точнее. Но вот времена изменились, и мы, выйдя на простор свободного благовестия в своей стране, оказались в ней «иностранцами». Потому сегодня мы, кроме Евангелия, проповедуем и свою «культуру». Это неизбежная историческая особенность российского баптистского движения. Этот разрыв культур, с которым необходимо что-то делать, и выливается разговоры о «приобщении к культуре».

Не буду касаться содержания вопроса, но скажу, что проблема актуальна. Культура – понятие слишком многоплановое, чтобы свести его к двум-трём определениям. Но если мы, верующие, тоже составляем народ России – мы не можем быть непричастными к культуре России! А она многообразна и многопланова. Евангельское движение принадлежит культуре России, все целиком, вместе с его особенностями – не только религиозными, но и бытовыми, политическими и экономическими.

В одной церкви меня поразил дедушка. Перед собранием он подошёл ко мне и сказал: «Я здесь самый старый брат. Меня уже никто не слушает…» Сейчас начнётся песня про современную молодёжь, – подумал я, и ошибся. Мой собеседник продолжил: «У нас в городе более миллиона жителей, и, я думаю, процентов восемьдесят женщин в нем ходят в брюках. И я вот подумал: почему бы нам, баптистам, не отменить запрет на ношение брюк женщинами? Ведь этим запретом мы не пускаем их в церковь!» Этот дедушка уже, видимо, не боится быть отлученным, потому говорит то, что думает. А большинство братьев, церковных чиновников, боятся. И порождают дискуссии о маловажных вещах в собрании святых, попутно изгоняя из церквей достойных людей.