Искрящее сердце

– Я не знал, что и думать. Когда я смотрел на тебя, я видел ребенка и мне хотелось своих детей, таких же. Но при этом твое лицо иногда перекрывалось видением другого… взрослого, твоего нынешнего. И тогда я думал только о том, что придется долго ждать. Такое смешанное, раздражающее ощущение – будто ты явился в гости раньше времени и тебе еще долго предстоит торчать, скучая, в приёмной. В тот день из твоего дома я направился прямо в детский магазин. Впервые в жизни. И ходил там между рядами кроваток, вешалок с крошечной одеждой и грудами игрушек и этот чужеродный мир пугал меня больше, чем интриги недругов. Розовый шар мне попался случайно и настолько напомнил тебя… в том забавном воздушном платье, что я тут же его купил. Мне позволили его преподнести, но впредь запретили приносить подарки. Твои родители заявили, что сами способны купить ребенку всё необходимое и я не мог настаивать. Так что за все эти годы мне удалось подарить тебе подарок всего дважды.

– Дважды?

– Да.

Я машинально потянулась к шее. Из общей массы подаренного на моей памяти выбивалось еще только одно.

– Гарнитур с изумрудами, который я надевала на бал?

– Его создали, когда тебе исполнилось двенадцать. Я случайно нашел малоизвестного мастера-ювелира в глубинке. При этом его мастерство поражало – столичным мастерам стоило бы многому у него поучиться. Тогда я заказал ему гарнитур с камнями – первый настоящий подарок своей карасе.

В этот момент кто-то из слуг включил в глубине столовой еле слышную музыку. Томирис беззлобно усмехнулся, покачал головой и продолжил разделывать свой кусок мяса.

– А это слово… что оно значит?

– Караса?

– Да.

– Так у тандров принято называть любимую женщину, которую вспоминаешь даже на пороге смерти. Свое дыхание. Свою душу.

– А мужчину как называют? Для него же есть слово?

– Корас.

– Корас, – повторила я, прислушиваясь к трепещущим гортанным звукам. Красиво.

Мясо тоже нужно попробовать. И соус, обожаемый мною томатный соус…

Честно говоря, к разговору мы вернулись только когда поужинали и ждали чай.

– Расскажи мне про Тауку, – попросила я.

Томирис ненадолго задумался, обхватывая чайную чашку двумя пальцами. Он так осторожно сжимал фарфор, что в голове возникали ассоциации – пыльцы, но не поверх изображения крошечных роз, а на коже. На моей коже.

И это водило меня в ступор.

– Она была странной женщиной. Основное её пророчество – предсказанные пары. Она любила говорить, что все известные провидицы предсказывали войну, голод и смерть, а она никогда не останется в людской памяти, потому что предсказывает только счастье.

– Её знают.

– Да, – он согласно кивнул. – И я рад. Она была моей двоюродной бабкой.

– Правда? – я удивилась. Никогда не слышала о родственниках провидицы, почему-то подобная информация никого никогда не волнует.

– Да. Мои родители были первыми, кому Таука предсказала общее будущее, одну жизнь. Они настолько глубоко были погружены друг в друга.... Мне, как любому ребенку, казалось, что я для них не так важен, как они сами. Таука в чём-то заменила мне родителей. В конце своей жизни она очень… много лет не предсказывала, болела и все ждали, что в любой момент её не станет. Она не боялась смерти, но обещала не умирать, оставив меня одного. «Сначала я найду твою единственную», шутила она. В день свадьбы твоих родителей никто не ждал, что Таука сможет встать с постели, но она настояла на своем присутствии на балу. И умерла два дня спустя. Но сдержала свое обещание – я не один.

Боги, сколько времени я мечтала о чём-то подобном. А сейчас страшно делается от всего происходящего. От того, что он говорит, от того, как смотрит и от потаённого страха, что это всё исчезнет так же легко, как пришло. Разве счастье не нужно заработать? Разве оно может просто взять и свалиться на голову?

– Попробуй эти соленые корзинки… Они не из твоего списка, но думаю, тебе понравятся, – продолжал болтать Томирис, как ни в чём не бывало, а его пальцы машинально ласкали фарфор медленными, задумчивыми движениями.

Так, попробовать единственное блюдо, которое мне незнакомо. Где? Ага, вот они!

Я взяла одну крошечную корзинку с коричневым кремом.

– Томирис, а скажи вот… если у нас… ну… Детям тоже передается эта вероятность проявления агрессии? Они тоже однажды могут…

– Ты об агрессии тандров?

Дождавшись моего кивка, он спокойно продолжил.

– На самом деле агрессия проявляется очень редко. И всегда имеет под собой причину. Я знаю, – многозначительно приподняв брови, сделал он упор, – что говорят, но это не совсем правда. Никогда не бывает беспричинной агрессии. Это всегда реакция – или на предательство, или это самозащита, или что-нибудь ещё, не менее серьезное. Никогда не бойся нашей крови, Инжу, пусть дураки боятся.

– Я не боюсь.

Корзинка и правда необычайно вкусная, сыр и грибы. Легкий, воздушный сливочный крем. Необычное сочетание.

– Хорошо, – он мягко улыбнулся. – Что еще тебя беспокоит?

– Говорят, – черт, опять я произношу вслух сплетни, но а как иначе? – Говорят, что тандры… что они своих жен… запирают дома и в общем…

– Разве ты под замком?

– Я тебе ещё не жена.