С каждым годом воспоминания одолевали Миколу Сухова и казнили немым укором… Будто приходил брат и долго молча смотрел ему прямо в глаза, без осуждения и даже без просьбы о помощи, но с такой тоской во взгляде, которую никто и никогда не в силах развеять. На брате серый строгий костюм. Антон почти всегда ходил в серых костюмах. Светложелтая сорочка. Казалось, он сейчас скажет: А ты мог мне помочь. Я твой брат. Я понял бы тебя правильно. Но теперь уже поздно, Микола. Вот разве что напишешь обо всем, что случилось. Можно даже домыслить то, чего никогда не было, но могло произойти. Академику Сухову кажется, что брату хочется сказать именно эти слова, и еще ему хотелось бы услышать: Я понимаю тебя, Микола, и не сержусь, не обижаюсь… Просто все так нелепо сложилось…
Но брат молчит, его фигура меркнет, расплывается, словно краски при закате солнца.
КАМЕННОЕ ЯЙЦО
1
С работы он возвращался усталый. Вроде бы ничего особенного и не произошло в тот день. Обычная конторская суета, телефонные звонки и бумаги-бумаги, указания шефа и уважительные поклоны подчиненных, но почемуто чувствовал такую усталость, будто отработал неделю без перерыва. Едва плелся от метро, зевал, то и дело останавливался, опираясь на каменный парапет, но превозмогая слабость, продолжал идти, чувствуя, что иначе может уснуть. С неба сеялась противная морось, серая и нудная. На площади Великого Кверкуса виднелась на фоне туч величественная фигура из камня в длинной рясе, в высокой фуражке с длинным козырьком.
Обошел монумент вокруг, недолго посидел на громадной букве «я» выложенного на земле древнего лозунга:
Сладко зевнул и снова заставил себя встать. Тяжелый портфель оттягивал руку. В душе — ни единого желания, кроме неодолимого стремления — спать. Тянулись в голове вялые мысли о домашних делах, обязанностях и потребностях. Но хотелось лишь одного — поскорей доплестись до кровати и провалиться в царство блаженного забытья.
Поднялся лифтом на свой этаж, прежде чем позвонить, тронул ручку замка, и дверь открылась.
— Это ты? — донесся из кухни голос Дины.
Он пробурчал что-то невнятное, стараясь, однако, сохранить в голосе доброжелательные нотки, чтобы не рассердить жену. Ей нельзя сейчас волноваться, осталось уже недолго… Едва удержался, чтобы не отругать — опять не заперла двери, совсем не думает о собственной безопасности. В последнее время куцехвостые зашевелились, по квартирам, правда, не слышно, чтоб шастали, но кто знает, чего от них ждать можно, освоятся как следует да и начнут квартиры чистить.
— Закрывай скорее. Сквозняк!
— Да закрываю уже, — промямлил он и хвостом толкнул дверь.
Завр медленно разделся, повесил мокрую шляпу на вешалку, снял плащ. Споткнувшись о свой портфель, поставленный на пол, взял его и направился в кухню.
Дина любила, как ему казалось, чтобы он вечером после работы посидел с нею, рассказывая новости, советуясь.
Жена с серьезным видом выслушивала Завра, задумчиво кивала головой, то и дело перебивая его репликами, вроде: «Так-так, это ты правильно ему ответил, пусть знает, что у тебя свои убеждения, что ты и сам умеешь приспосабливаться не хуже других».
Ему давно надоел этот вечерний ритуал, но в то же время и привык к нему.
— Добрый вечер. Я сегодня так устал.
— Голоден?
— Нет… Но что-нибудь съел бы.
— Тебя ждет твой любимый омлет.
Завр наклонился и достал из портфеля коробочку с лекарством.
— Вот я принес для тебя… Это нужно… Говорят, это лучшее средство, чтобы скорлупа яйца была крепкой, чтобы оно не разбилось во время…