Искры гаснущих жил

Сверр стаскивает шерстяные носки и, подобрав подол длинной ночной рубашки, забирается в кровать. Он холодный, замерз, пока пробирался наверх, и Кэри спешит обнять его.

Ворчит, но не отталкивает.

И сам же сгребает ее в охапку. Руки у Сверра сильные, а от рубашки пахнет дымом.

— С днем рожденья, — шепчет он на ухо и вкладывает в руку подарок: брошь-камею с вырезанной ласточкой.

…перстень с аквамарином…

…янтарные серьги, в цвет глаз, как он сказал…

…или простую атласную ленту, которую Сверр наверняка стащил из корзинки леди Эдганг…

…его подарки просты, но и чудесны.

— Спасибо! — Кэри целует его в щеку.

И Сверр жмурится.

— Спать давай…

— Давай, — она подвигается, хотя ему все равно не хватает места. Сверр длинный и локти вечно растопыривает. Но он пришел, и Кэри счастлива.

— Она тебя не обижает?

Сверр спрашивает о гувернантке, и Кэри испытывает острое желание пожаловаться на равнодушие, на злость, и подзатыльники, которые становятся все более частыми и болезненными. Но отвечает:

— Нет. Скучная только…

— Это да, — Сверру тоже приходится много учиться. Леди Эдганг добилась того, чтобы Сверра не отдавали в школу, и учителя приходят на дом. Он почти все время занят, но сегодня — особый день. И Сверр сбежит от учителей.

И найдет, как избавить Кэри от гувернантки.

Этот день они проведут вдвоем…

…и в следующем году тоже…

Кэри кажется, что так будет всегда. Она почти счастлива и старается не заснуть, чтобы не пропустить и минуты этого счастья.

…спустя полгода Сверр увидит, как мисс Элшби, вспылив, отвесит Кэри пощечину.

— Тебе не следовало молчать о таком, — скажет Сверр.

— Я говорила…

— Кому?

— Папе.

— А он? — Сверр нахмурится.

— А он сказал, что я, наверное, сама виновата.

— Неправда, — Сверр погладит след от пощечины и, наклонившись, поцелует Кэри. — Ты ни в чем не виновата. И не молчи в следующий раз, ладно?

Кому жаловаться? И он ответит на незаданный вопрос:

— Мне. Я никому не позволю обижать тебя.

— И что ты сделаешь?

Сверр старше, но не настолько, чтобы к нему прислушивались. И оба это знают.

— Убью, — он улыбнется широко и радостно. А Кэри фыркнет, не поверив. Вот только на следующее после разговора утро, мисс Элшби найдут у подножия лестницы. Она так и не выпустит из рук очередной сентиментальный роман…

…кажется, в тот день тоже снег шел.

Кэри, поддавшись искушению, отодвинула засов. Окно распахнулось беззвучно, и холодный ветер качнул тяжелые гардины, сыпанул в лицо колючей крупой.

Закружились снежинки в белом свете газовых рожков.

Кэри ловила их и, поймав, собирала губами с ладоней, уже не снег — воду…

— Смотри, чтобы не продуло…

Она замерла.

И обернулась.

Как не заметила, что он вошел?

— Я ненадолго, — Брокк как-то вдруг смутился и отступил к двери.

— Здравствуй…

У нее было столько слов, и все вдруг куда-то исчезли.

— Здравствуй, — его ответ эхом произнесенного слова.

И ветер, любопытничая, пробирается в комнату, вьется поземкой по толстому ковру, рассыпает снежный бисер…

— Ты… вы надолго?

Надо сделать что-то… подойти и обнять.

Или просто взять за руку, убеждаясь, что это — не сон. А если и сон, то пусть продлится подольше. Кэри ведь может разнообразия ради видеть приятные сны?

— Нет. Меня ждут там… за Перевалом.

От него тянет анисом и ветивером. Странная смесь, дымно-земляная, глубокая, горько-сладкая и вместе с тем — легкая.

И тонкая мятная нота…

— Я… — Брокк все же решился войти. — Подумал, что ты не будешь против…

— Не буду…

На нем старая кожанка бистрового оттенка с крупными квадратными пуговицами. Верхнюю расколола трещина. Рукава кожанки на локтях протерлись едва ли не добела. На полах виднелись россыпи дыр, мелких, какие остаются от искр.

— Садитесь, — она вдруг спохватывается. — Я прикажу подать ужин, вы, наверное…

Брокк прижимает палец к ее губам.

— Я на несколько минут всего.

— Но…

Какие у него холодные руки. И кожа потемнела, обветрилась.

— В горах все немного иначе, — он отпускает Кэри и закрывает окно. А потом наклоняется и нежно, осторожно как-то, словно до последнего сомневаясь, целует в макушку. — С днем рожденья.

На его ладони свернулась серебряная цепочка.

— Прости, но не успел купить настоящего подарка и вот…

Не серебро — сталь. Тончайшие звенья, словно паутинка, и хитрый узор, который лозой переползает со звена на звено. И темный металл.

— Спасибо… это… замечательно.

Медальон? И часы. Механическое сердце. Полупрозрачный корпус, сквозь который видны крохотные шестеренки, пружинки и искры питающих кристаллов. Створки-раковины медальона сжаты плотно, и Кэри скорее угадывает, что внутри — пустота.

— Тут цифровой замок… — Брокк следит за ней внимательно, настороженно. — Я подумал, что… в общем, не так и важно, наверное…

— Важно.

Кэри не решается прикоснуться к подарку.

И к его ладони.

Она уже согрелась. И пальцы Кэри задержались на ней чуть дольше дозволенного. Всего лишь мгновенье, но… Брокк заметил.

— Вы выглядите чудесно…

…платье из альмандиновой парчи было куплено в модном доме Ворта, и пусть бы шилось оно не для Кэри, но сидело хорошо. И пожалуй, в кои-то веки собственное отражение нравилось Кэри.

— Спасибо…

— И надеюсь, вы не ограничились одним платьем?