Искры гаснущих жил

— Послушай, — Грент тер колено и кривился, не то от боли, не то от понимания, что черные брюки его испорчены. Ботинки Таннис успели изгваздаться в местной грязи, а она — Таннис знала это по опыту — отстирывалась крайне погано. — Чего ты ломаешься? Можно подумать…

Он не договорил, рванулся, пытаясь схватить ее за руку, но Таннис оказалась быстрее. Отскочив, она полоснула шилом наугад, и Грент взвизгнул. Он отпрыгнул, зажимая левую руку правой, а сквозь пальцы просачивалась кровь.

— Ах ты с… — на мгновенье Таннис показалось, что сейчас ее убьют.

Грент ведь может. По выражению лица видно, что может. И с трудом сдерживается.

— Идиотка, — он вытащил из кармана платок и прижал к разодранной ладони.

— Что делать, если ты слов не понимаешь, — Таннис на всякий случай отступила к двери. Правда, Грент в один шаг встал перед ней, и значит, отпускать ее не собирается.

— Не дергайся, не трону, — он осклабился. — Убери свою…

Таннис покачала головой: может, и идиотка, но не настолько, чтобы без оружия остаться.

— Послушай меня, — тон Грента стал ласковым. Кое-как перетянув ладонь платком, он сунул раненую руку в карман. — Я ж тебе шею могу двумя пальцами свернуть. Поверь.

Таннис поверила, но шило не убрала.

— И не спорю, что желания нет. Есть. Преогромнейшее. Но видишь ли, — он приближался осторожно, оттесняя Таннис от выхода. — Дело — превыше всего. Я об этом помню. Поэтому давай забудем о нашем недавнем инциденте?

Грент остановился и повернулся к Таннис спиной, словно разом утратив интерес к ней.

— Не бойся, — бросил. — Не трону. Кто ж знал, что ты у нас… столь принципиальная?

Он подошел к непривычно пустому столу. Исчезли карты, гранки, свертки бумаги, коробки с железной мелочью, набор перьев и чернильница. Таннис огляделась, с удивлением отмечая, что и сама хижина переменилась. Куда подевался копир, который дремал в углу? И пачки с бумагой? Печатный шар? Короба с крупными деталями? Гранки?

— Нельзя долго задерживаться на одном месте, — сказал Грент, заметив этот ее интерес. — Дело становится… горячим.

А после сегодняшней ночи оно и вовсе опасным будет.

— И куда?

— Пока не решил.

Врет ведь. Определенно врет — Войтех говаривал, что у Таннис на вранье нюх.

Но какой резон Гренту правду скрывать?

Не доверяет?

— Не волнуйся, милая Таннис, — он оперся рукой на стол, раненая по-прежнему скрывалась в кармане. — Я найду способ поставить тебя в известность о новом адресе. А пока…

Коробка была небольшой. Таннис отметила вощеную бумагу, перетянутую бечевкой, и сургучную печать с рисунком, рассмотреть который не получалось.

— Сначала деньги, — трогать коробку было страшновато.

— Конечно, — Грент извлек портмоне и, вытащив стопку ассигнаций, бросил на стол. — Здесь даже больше, чем договаривались. Видишь, милая? Для тебя мне ничего не жаль. Пересчитывать будешь?

Таннис пересчитала. Сугубо из принципа и еще желая оттянуть момент, когда ей все-таки придется коснуться коробки со спрятанным в ней зарядом.

И шаль подняла для того же.

Долго пристраивала на плечи, выравнивала, вывязывала узел под насмешливым взглядом Грента. Так и не сумев завязать, скомкала и в карман сунула.

— Не бойся, — Грент улыбался широко, и только глаза его оставались мертвы. — Все у нас получится.

Эти слова Таннис повторяла себе, словно заклинание.

Вечер. Сумерки.

И дождь.

Серое все, мутное, словно она, Таннис, смотрит на мир сквозь толстую линзу, из тех, которые продают аптекари для слабовидящих. И в этой дождевой линзе все кривится, меняется. Деревья становятся выше и тоньше, дома — дальше, а башни заводских труб и вовсе выгибаются причудливым образом. Капли дождя скатываются по кожанке, по волосам, прямо за шиворот, и толстый ворот отцовского свитера набирается влагой. Сохнуть будет долго, дня два, а то и три… и в чем ходить?

Мамина шаль комом лежала в кармане.

Дерьмовым получилось свидание, но душу грела толстая пачка ассигнаций, которую Таннис сунула в ботинок — все равно они слишком большие для ее ноги, зато удобно, деньги точно не вывалятся, и не своруют их. Конечно, Таннис карманника загодя чует, благо опыт немалый, но береженого Бог бережет.

Вот только захочет ли Бог связываться с такой, как Таннис?

Однажды он уже пришел ей на помощь… а она вновь за свое.

…чужой внимательный взгляд жег спину.

Все еще провожают. Не верят. И не отпустят до самых складов. Остается — идти, надеясь на лучшее.

Таннис перехватила коробку поудобней. Тяжеленная, однако. Нет, Таннис не слабенькая цыпочка, она с пяти лет на улице, и приноровилась ко всякому, случалось ей и среди грузчиков подвизаться, и на фабрике поначалу тюки с шерстью на своем горбу таскала, но тюки — дело другое…

С коробкой страшно. Знает Таннис, что под вощеной бумагой, тонкой фанерой, в гнезде из шерсти и соломы лежит сотворенная Патриком машинка. Она пока молчит, но… живое пламя, запертое в стеклянной тюрьме, гудит, рвется на волю. Одно неосторожное движение, и вырвется.

Тогда не станет Таннис с ее надеждами и мечтами.

Странно так думать.

Жутко.