Искры гаснущих жил

— Нет. Он богат. Привык потакать моим капризам. Закрывать глаза на мелкие шалости… да и вообще, я же говорю, мы с мужем понимаем друг друга. А привыкать к кому-то новому… и ко всему полагающему, будто бы имеет на меня какие-то права. Увольте! Ты не обижаешься на меня?

— Разве я смею?

Кольцо. Цветы.

И надежда, что она ответит согласием.

Дом для двоих. И жизнь, которая как праздник, растянутый на года.

— Обижаешься, — Лэрдис натянула перчатки и, поднявшись, пощекотала Брокка под подбородком. — Ну же, не дуйся. В конце концов, разве я тебе хоть что-то обещала?

Не обещала. И в этом хотя бы была честна.

— Не волнуйся, — ему тяжело даются слова. — Я не стану докучать тебе.

— Ты чудо, — Лэрдис подобрала веер. — А то… эти письма… нытье… надуманные поводы для встреч. Если бы ты знал, как утомительны порой бывают расставания.

Она ушла, прикрыв за собой дверь, оставив томный запах лаванды и собственного тела, привкус винной горечи на языке, и болезненно стучащее сердце.

Лэрдис всегда уходила первой. Женщина в темном плаще, капюшон которого столь глубок, что скрывает лицо. И веер-маска дополняет образ.

Женщина-тайна.

И призрак. Призраки частые гости в этом районе.

Брокк, присев на софу, закрыл глаза. Он слышал нервное дрожание пружин в каминных часах, и дребезжание тележки за окном, колокольчик и гулкий голос, которым мясник сзывал клиентов… вой кошек, что тянулись за тележкой четвероногой свитой.

До него долетали запахи.

И пальцы правой руки гладили жесткую габардиновую обивку, пальцы же левой ослепли.

Верно. Железо не способно чувствовать.

— Господин? — Брокк очнулся, лишь увидев хозяйку квартиры, женщину с длинным восковым лицом, на котором застыло безразличное выражение. — Вам плохо?

— Нет.

Надо встать. Попрощаться. Уйти.

— Возьмите, — женщина протянула стакан, и Брокк взял. Опрокинул, не почувствовав вкуса.

— Я найду экипаж, — сказала хозяйка, и во взгляде ее мелькнула жалость.

— Постойте.

Черное вдовье платье, которое несколько оживляет белый воротничок. Седые волосы, зачесанные гладко. И пара поминальных колец на пальцах.

— Вам ведь не в первый раз приходится…

Что?

Утешать? Сочувствовать?

Выпроваживать из квартиры, дабы навести в ней порядок, подготавливая к приходу нового гостя?

— Не в первый, — кивнула женщина. — И… если вы позволите совет, то… забудьте о ней.

Брокк был бы рад.

— Напейтесь. Главное, чтобы не в одиночестве. И завтра, как протрезвеете, найдите себе другую женщину, — она вынула стакан из его пальцев и поставила на столик, между пудрой и румянами. — Клин клином вышибают. Так вам найти экипаж?

— Нет, спасибо.

Он встал.

— Лэрдис здесь не появится. Во всяком случае в ближайшее время, — женщина сказала это в спину.

— Зачем мне это знать?

— Чтобы не возвращаться.

Брокк не собирался? Или все-таки…

— И пожалуйста, — женщина следовала за ним тенью. — Не совершайте глупостей. Если она решила с вами расстаться, то решения не изменит. Поверьте.

Вина в бокале не осталось.

И память, истощившись, отпустила Брокка. Горько-сладкий вечер с мыслями, которых не должно бы быть. Он поднялся за бутылкой.

Пить?

Исключительно ради послевкусия, земляника и лето.

Лето и земляника.

Девочка его желтоглазая, то ли награда, то ли наказание. И что с ней делать? Остаться друзьями? И тогда у Брокка будет шанс, что его не вычеркнут из жизни, когда отпадет в нем нужда.

Да, сейчас он нужен. И будет нужен еще год… или два… а дальше что?

Вино в бутылке сменило вкус, быть может, ему не хватило малости — ее тепла. Она так забавно держала бокал в лодочке ладоней, грела, нюхала и не решалась попробовать. И смотрела на Брокка с надеждой. И еще немного, вначале, со страхом. Но страх ушел.

А надежда осталась.

Вот только Брокк вряд ли способен ее оправдать.

Или права Дита, и он просто-напросто боится? Это тоже, конечно. Самому себе не стоит лгать, но столь ли силен его страх, чтобы отказаться от попытки…

— Шансов нет, — сказал Брокк, пытаясь зацепиться за звук собственного голоса. И рассмеялся, до того неуверенно прозвучало.

А ведь и вправду нет.

Раздражение и обида были столь сильны, что стальные пальцы сжались, и стекло захрустело, брызнуло осколками, выплеснуло виноградную кровь.

— Проклятье! — Брокк вскочил.

Не о том думать надо.

О взрывах. О бомбах и бомбистах. О Кейрене из рода Мягкого Олова, которому вздумалось пропасть в самый неподходящий момент.

Жив ли?

Два часа, чтобы отправить оптограмму и получить ответ, однозначный, позволивший выдохнуть с немалым облегчением. Пусть Кейрен и чужак, но… в чем-то он Брокку симпатичен.

И хорошо, что жив… а где?

Нюхачи найдут, когда развеется эхо взрыва. И остается надеяться, что Кейрен дотянет до этого времени. И следователь отводил взгляд, скрывая чувства.

Сожаление?