Искры гаснущих жил

— Мы не брали крупняк, столы там или комоды. Так, поверхам и быстро, чтобы не подняли тревогу. Потом вещищки относили…

Таннис осеклась, едва не назвав имя.

— Неважно, куда относили. Меняли на деньги.

…не все. Была часть добычи, которую Войтех хранил отдельно, в этой вот клетке. И когда собиралось изрядно, приказывал всем уходить. А возвращаться разрешал через сутки, если не через трое. Товар исчезал, а в пещере задерживался особый тухловатый дух.

Но никто никогда не задавал опасного вопроса, только Свищ однажды вякнул, что король мог бы и посерьезней дельце дать… а Войтех ударил его, без предупреждения, в лицо, смяв нос и зуб выбив. Зубы-то у Свища гнилыми были, он потом долго обижался, но уйти не ушел. Войтех же, примирения ради, бросил ему собственную долю. Деньги-то Войтех делил между всеми, пусть бы Свищ вновь оставался недоволен, говорил, что малышня работает мало, а получает наравне, но зудение его было привычным злом.

Отобрать не пытался, знал, что Войтех выгонит.

— Дальше, — тихо попросил Кейрен.

А злой какой… и на руках чешуя прорезалась. Это от нервов, что ли?

— А что дальше? Обычная история. Наводка кривой была, вот и напоролись на дом, в который хозяева вернулись до срока. Мужик тот спустился с кочергой, а у Свища перо. Всадил в бочину… за ним и баба с криком… Свищ и ее. Крови было много.

Таннис отвернулась. Ей почему-то было страшно смотреть на Кейрена.

Она не убивала.

Не убивала!

Она стояла с подсвечником в одной руке и тяжеленным серебряным блюдом в другой. Стояла и смотрела. Все произошло так быстро…

Свист Войтеха приказом уходить. Малыш, выронивший серебряные вилки, которые рассыпались по ковру со звоном. Неповоротливый Толстяк, что замер у двери, своей тушей перекрывая отход. Велька, торопливо рассовывающий по карманам печенье, что лежало в стеклянной вазе, прикрытое салфеткой. Салфетку Велька держал в зубах.

Мужик в белой до колен рубахе и ночном колпаке… в руках кочерга.

Он замахивается, но Свищ успевает уйти от удара и бьет сам. Его ножик с обмотанной кожаным шнуром рукоятью, кривоват и некрасив, как сам Свищ, но клинок пробивает ткань и входит в толстый бок мужика. Тот охает и, выпустив кочергу из рук, оседает на ступеньки. Он пытается зажать рану руками, а по белой ткани расползается красное пятно. Оно все больше и больше… и колпак падает.

Мужик лысый.

Старый.

— Уходим, — приказывает Войтех, дергая Таннис за руку. — Быстро.

Она же не способна идти. Ноги вдруг отказали, и сама словно оцепенела. Стоит и смотрит на мужика, на Свища, который яростно трет руку о жилетку, пытаясь избавиться от крови. А по лестнице, воя и скуля, летит женщина…

— Она сама напоролась, — сказала Таннис, повторяя слова Свища. — Сама.

Кейрен не поверит.

И Таннис не верила. Просто Свищ вдруг оказался на пути этой женщины, немолодой, некрасивой, но такой громкой. Она вдруг охнула и, застонав, опустилась рядом с мужем.

— Свищ ее добил. И сказал, что теперь нам никто не помешает домом заняться, — Таннис поднялась. Как и в ту ночь, ее била дрожь. Тогда Войтех достал свою флягу и, сунув Таннис, велел выпить. Она не помнит вкуса рома, но лишь то, что после двух глотков дрожь отпустило, а Войтех уложил на лавку, накрыл одеялом и сидел рядом, гладил по голове, уговаривая забыть то, что Таннис видела.

Это больше не повторится.

Он сдержал слово.

— Войтех ему ответил, что если Свищу охота вязаться с мокрухой, то его дело, но… больше Свищ пусть не приходит.

— Он вас сдал? — чешуя исчезла, и Кейрен выглядел обыкновенно.

— Не он. Он появился и потребовал, чтобы Войтех уступил место. Свищ решил, что если он зарезал человека, то стал крут. Он вызвал Войтеха. И проиграл.

— Что с ним стало?

— Со Свищом? Говорю же, проиграл и…

Кейрен и вправду не понимает.

— Бьются до смерти, — Таннис провела ладонями по плечам, снимая дрожь. — Ему не следовало возвращаться. А сдал нас Малыш. Войтех говорил, что после убийства всех шерстить станут, тихо сидеть надо. Мы и сидели. Но Малыша зацепили, на ерунде какой-то… полез по дури и попался. Пугать стали. Он и раскололся… вызвался остальных привести. Войтеху сказал, что знает верный дом. Богатый. Хозяева в отъезде, и никто мешать не будет… а добра полно… и ему поверили. Малыш ведь свой, как не поверить?

Почему Войтех, всегда осторожный, вдруг ослеп и оглох? И Велька, у которого отцовское чутье было? И сама Таннис. Сейчас, вспоминая, она видит то, чего не видела прежде. Вот Малыш переминается с ноги на ногу, дергает плечом, шею скребет, докрасна, до крови. И говорит как-то быстро и много, хотя обычно с него и слова-то не вытянешь…

— У тебя получилось уйти? — спросил Кейрен.

— Да нет… у меня не получилось пойти.

Во всем виноваты были сливы. Войтех принес их с очередной своей прогулки в Верхний город, наверняка в чей-то сад забрался, а может и у лавочника корзину спер. Слив было много, огромных, каждая с кулак Таннис, желтых.