Искры гнева (сборник)

— Тогда, кто хочет бороться за волю, — произнёс, чеканя слова, Головатый, — за свои права, тот завтра до восхода солнца придёт сюда, на это место! Пойдём требовать освобождения наших друзей! И ещё раз спросим, по какому праву на нас набрасывают этот аркан — барщину. А если наших друзей не отпустят… — Гордей замолчал, окидывая суровым взглядом столпившихся людей.

— Тогда освободим их силой! — раздался гневный голос.

Головатый обернулся. За его спиной среди женщин стояла, подняв над головой руки, сжатые в кулаки, Хрыстя.

— Силой!

— Силой!.. — поддержали девушку люди.

— Завтра всем сюда! — выкрикнул, словно приказал, солевар Яким, вскочив на пенёк к Головатому.

Люди, переговариваясь между собой, начали расходиться.

На поселение надвигалась тревожная ночь.

Головатый хорошо понимал, что вся эта история может закончиться настоящим сражением. Хозяевам соляного промысла нужны работные люди. Но бахмутцы тоже не лыком шиты, голыми руками их не возьмёшь. Многие из них уже бывали в переделках и знают цену воли. И вдруг им снова хотят накинуть петлю.

Вместе с тем Гордею не хотелось кровопролития. "Было бы хорошо, если б всё закончилось мирно. — размышлял Гордом. — Но едва ли это получится. Нет, нельзя сидеть сложа руки…" И он начал решительно действовать: Яким Куцевич, Иван Грызло и другие однодумцы-солевары собирали, объединяли бахмутцев, предупреждали их, чтобы они были готовы к бою…

Не медля, в тот же вечер, Головатый разослал нарочных по окрестным городкам, хуторам с призывом к поселянам, крепостным и работным людям о вооружённой помощи.

Ночью Гордей вместе с Куцевичем и Грызлом вынес из тайника под церковью почти всё оружие и взял на "святое дело" десять горстей из котла.

Оружие спрятали в лесу, недалеко от места утреннего сбора людей. Яким с Иваном должны были всё время присматривать за ним, оберегать от посторонних глаз.

На рассвете бахмутцы начали стекаться к указанному Гордеем месту. Когда взошло солнце, направились к дому Грименко. Но до ворот не дошли. Из-за частокола грянули выстрелы. Раздались крики, стоны… Семь человек упало на землю: двое убитых и пятеро раненых.

Бахмутцы отошли в заросли кустарника. В это время зазвучали выстрелы, крики и где-то по ту сторону Бахмутки. Но люди не разбегались..

Прибежавшие солевары сообщили: надсмотрщики и охранники обходят дворы и объявляют приказ о подсоседниках.

Головатый понял: пора браться за оружие. Он громко сказал:

— Кто хочет мстить, бороться за волю, тот будет иметь сейчас оружие. Мы своё возьмём силой!

Желающих набралось около ста человек. Оружие — мечи, ятаганы, пики и бердыши — выдавали Яким и Грызло.

Вскоре из поселения подошли солевары с вилами, с заострёнными кольями.

Усадьбу Грименко окружили тесным кольцом. Но подойти близко не могли. Повстанцев сдерживали стражники, время от времени стрелявшие из-за частокола из мушкетов.

У повстанцев тоже имелись мушкеты, но они пока ещё не были пригодными для стрельбы. Их нужно было чистить, проверять боевую способность. Да и порох к ним отсырел.

Решили отнять оружие у охранников, которые бесчинствовали в это время в поселении. Хрыстя и Грызло возглавили небольшой отряд и двинулись в путь.

Распылённую по дворам охрану обезоруживать было легко. На надсмотрщика и двух охранников, которые его сопровождали, неожиданно нападали всей группой и отбирали оружие. Их же самих не били, даже не связывали, а просто спускали в погреб на дворе солевара Грызло и запирали.

Повстанцы, возглавляемые Головатым, снова окружили усадьбу Грименко: они никого не выпускали оттуда и никого не пропускали туда. Гордей подбадривал людей, заверял, что, когда настанет ночь, управляющий со своими пособниками окажу гея в их руках.

…Во время очередного обхода рядов повстанцев к Головатому подошёл седобородый человек в поршнях и поношенном, уже изрядно потёртом тулупе. Сняв шапку, седобородый низко поклонился. Головатому показалось, что он уже где-то его видел, причём совсем недавно.

— Я Касьян Кононых, — назвал себя седобородый. — Стерегу конские табуны. Давным-давно дал клятву перед крестом не брать в руки оружие. И не брал. А сейчас такое делается, такое творится, что и мне нужно быть с людьми.

— Так в чём же дело? — спросил Гордей.

— А в том, что нужно снять с меня клятву, — ответил Кононых. — Снять же её может лишь тот, кто имеет крест и причастен к священству.

— Я имею только пистоль. Но и к священству немного причастен, — улыбнулся Головатый. — Пил водку с атаманом отряда булавинцев — монахом Филимоном. А ятаган мой немного похож на крест.

Кононых задумался. Поскрёб затылок и вдруг решительно заявил:

— Снимай!

— Снимаю! — махнул рукой Головатый. — А теперь бери, Касьян, вон под дубком оружие и иди в отряд.

Касьян натянул шапку и схватил бердыш.

— А, святоша…

— Давай сюда!

— Бросил Грименковых кобылок.

— Да не торчи столбом.

— Ложись! А то мушкетёры испортят тебе папаху и шубу! — зашумели повстанцы.

— А мне не привыкать быть под пулями, — заявил спокойно Касьян, — я стреляный и смаленный панами. А теперь хочу сам их смалить…