Искры гнева (сборник)

Но вот на площади зашевелились. Примчалось несколько верховых. Поражённый Лискевич вздрогнул и прижался к стене: в окружении верховых стоял Бондаришин. Ошибки не было. Продолговатое, худощавое лицо, в том же, как был вчера, простеньком коротком сюртуке, на ногах, кажется, те же стоптанные ботинки, только на голове вместо кепки — серая шляпа. Руки Бондаришина связаны так, будто он сложил их у себя на груди и не может разнять. От узла на руках тянется длинная, в несколько метров, верёвка, которую держит один из полицейских. Это напоминало картину времён жуткого средневековья — человек в затяжной петле, заарканен людоловами, или — инквизиторы ведут на казнь опасного злодея.

"Поймали, наверное, около моего дома", — мелькнула молниеносно мысль у Лискевича. Но раздумывать над этим долго не было времени. Полицейский дёрнул вдруг за верёвку. Бондаришин упал на колени, но в тот же момент встал, поднял над головою связанные руки и наклонился так, будто подавал кому-то какие-то условные сигналы или прощался. За верёвку дёрнули вторично и, подгоняя толчками, повели Бондаришина с площади.

Издали, словно пробиваясь сквозь стены кварталов, долетел неясный гомон, послышался какой-то глухой шум, и вдруг уже где-то близко взметнулась песня, бодрая, с подъёмом. Можно даже было распознать её мотив — "Варшавянка". Песня всё нарастала и нарастала, казалось, это катили, приближаясь, волны прибоя — бушующие, грозные. В глубине улицы показались первые ряды демонстрантов. Плечо в плечо с рабочими в чёрных, коричневых и синих замасленных и новых блузах шли студенты в форменной одежде, люди неизвестных профессий; шли размеренными медленными шагами, по ступали уверенно, твёрдо. Над передними рядами, колыхаясь в такт движению, будто плыло на волнах красное знамя, И казалось, именно это знамя придавало колонне уверенности и торжественного величия.

— Стой!

— Поворачивай назад!

— Поворачивай!

— Поворачивай!.. — закричали властно полицейские и угрожающе замахали в воздухе длинными, похожими на песты резиновыми палками.

Передние ряды демонстрантов замедлили шаги, по полицейские, не дождавшись, пока люди остановятся, кинулись на них и остервенело заработали своими палками. Послышались крики, яростные угрозы, ругань. Обороняясь, демонстранты вырывали из рук полицейских палки, разбирали ограды около домой, выворачивали камни из мостовой и шли в наступление. Красное знамя, словно широко раскрытое багряное, озарённое солнцем крыло, реяло над колонной, указывало дорогу.

Стычка переросла в бон. Ряды демонстрантов и шеренги полицейских смешались, взрываясь глухим стоном. Сливаясь, толпа бушевала, кипела, и всё на одном и том же месте — при выходе с улицы на площадь. Лискевичу казалось: вот-вот ещё одно решительное усилие — и демонстранты, отбросив полицейских, ринутся на площадь — левое крыло колонны уже удлинилось и продвинулось немного вперёд. Но произошло неожиданное: раскрылись широкие ворота ратуши, и оттуда вымчал отряд всадников. Они с разгона врезались, оттеснили толпу рабочих, окружили и тупыми рёбрами сабель стали валить их на мостовую.

Демонстранты начали отступать.

— Знамя!..

— Берегите знамя!

— Защитите знамя!.. — слышались тревожные голоса.

Рабочий, державший красное знамя, отбросил раздробленное древко, свернул, прижал к груди полотнище и выскользнул из окружения. Но полицейские заметили его и бросились догонять. Знаменосец, ловко маневрируя, перебежал улицу и очутился за забором палисадника. Ещё один шаг, и он спрячется в проходе во двор. Но вдруг раздался выстрел…

Уже из рук мёртвого рабочего полицейские вырвали красное полотнище.

Площадь и прилегающие к ней кварталы тонули в людской суматохе, разноголосом крике и выстрелах.

Когда рабочий упал, скошенный пулей, Вацлав Лискевич, будто кто-то его подтолкнул, тут же выскочил из своего укрытия, промчался мимо шеренг полицейских и очутился в гуще демонстрантов. В одно мгновение выхватил из-под полы знамя и широко взмахнул им над головой.

— Ленин! — во всю мочь выкрикнул Лискевич.

— Ленин!.. — подхватили рабочие.

— Ленин!..

Демонстранты плотнее сомкнули ряды. Сильные руки подняли Вацлава. Он развернул красное полотнище. Тысячи людей увидели портрет вождя.

— Ленин!

— Ленин!.. — гремело, перекатывалось, сотрясало кварталы.

Стремительным натиском демонстранты смяли полицейских и бурлящей полноводной живой рекой двинулись вперёд.

1939

Тепло его руки

После похорон товарища Олексюка они собрались все вместе. Перед ними стоял всё тот же нерешённый вопрос: как быть? что делать?..

Первым заговорил Омельян Гарматюк.

— Ко всем невзгодам, которые мы попытали до этого времени, — начал он глухо, не спеша, — постигло нас чёрное горе — утрата. Нет уже среди нас верного товарища Тихона. Изгнали его с белого света наши враги…