Отделавшись, наконец, от помещика, Яшка вернулся на полевой участок, где работники уже принялись за обед, усердно наполняя желудки вареной и жареной говядиной и угощаясь водкой. Держался он просто, сам подливал водку в стаканы и чашки своих соседей, отпускал злые остроты по адресу помещиков и недавнего гостя — Чернопятова, и это подкупало людей. Но вот один из батраков подсел к нему ближе и неожиданно сказал:
— Хороший ты человек, хозяин, а только плату положил, хоть бы и мне, окажем, маловатую.
Наступило неловкое молчание. Яшка не ожидал такого, но сообразил, как поступить, и, достав серебряный рубль, отдал его батраку:
— Это для начала. Будешь хорошо работать, в обиде не останешься.
Батрак взял рубль, повертел его в руках и весело взглянул на своих товарищей:
— Вот он, отец наш! Мало — кормит наших детишек, так он еще и награду нам, братцы!
— Кто еще хорошо работал, Спиридон? — обратился Яшка к старшему рабочему.
Спиридон назвал человек семь, попавшихся на глаза, и Яшка приказал Андрею выдать всем по три рубля наградных. Потом достал золотую пятерку и оказал громко, чтобы все слышали:
— А это тебе, Спиридон, за то, что по-хозяйски дело вел. Будем живы до осени, бог даст, телку получишь.
Поблагодарив всех за работу, Яшка вскочил на рысака и погнал на почту.
А ночью скорый поезд мчал его на юг и с каждой верстой приближал к родной Кундрючевке.
Глава вторая
В Кундрючевке было тревожно. Весь хутор только и говорил о порке Алены.
Тревожно было и на душе у Нефеда Мироныча. Всю ночь он не сомкнул глаз, опасаясь, как бы Алена не сделала чего над собой. Лишь утром, убедившись, что с нею все благополучно, он вышел во двор, и в это время сиделец из правления принес письмо от Яшки. Нефед Мироныч тотчас оповестил об этом бабку и Дарью Ивановну и постучал в дверь горенки Алены.
— Дочка, выдь сюда, — ласково попросил он. — От Яши письмо, а я плохо разбираю по-писанному.
Спустя немного времени Алена вышла из горенки — измученная, почерневшая, с опухшими глазами и искусанными синими губами. Дарья Ивановна посмотрела на нее и беззвучно заплакала.
— Сгубил дочь, сгубил, ирод проклятый, свое дите, — шептала она, оправляя платье на Алене.
Нефед Мироныч кинул на нее лютый взгляд, но ничего не сказал. Тяжело опустившись на скамейку, он расставил толстые, обутые в сапоги ноги, погладил небольшую бороду и приготовился слушать. Лицо его и мясистая шея были красны, брови нахмурены. «Сгубил дочь. Сама она сгубила себя, характером своим», — оправдывался он перед совестью.
Алена разорвала конверт и увидела отдельную записку. Неясной надеждой мелькнула догадка: «Мне. Это мне записка». Торопливо прочитав ее, она закрыла глаза и так просидела несколько секунд, взволнованная смелыми словами брата и его поддержкой. Потом открыла глаза, большие, темные, улыбнулась и посмотрела на мать, как бы говоря: «Маманя, родная, кончились теперь наши мучения».
Дарья Ивановна фартуком утерла глаза и незаметно перекрестилась.
Алена стала читать письмо вслух:
— «Дорогие родители. Очень извиняюсь, что ничего не писал. Занят был делами день и ночь. Писать о них раньше времени нечего, а туда дальше — сами узнаете. Батя, я хочу взять у вас производителя Верного. Сколько будет стоить — заплачу. Нужна мне и корова Зорька. Сколько положите — заплачу. Если где найдете мериносов, купите и напишите мне. Я пришлю за ними верного человека. Ну, пока все. Кланяюсь вам. Ваш сын Я. Загорулькин».
— «Я заплачу», главное дело. «Пришлю своего человека», — забубнил Нефед Мироныч. — Что ж, отец дал тебе не на одну Зорьку и Верного. Ну, а чем же он занят так день и ночь? — хмуро скосил он глаза на Алену. — Ничего не пишет?
— Ничего.
— Так. Батька дал десять тысяч, а он же ими с батькой расплачиваться будет. Пропали деньги, истинный бог, промотает, собачий сын. Эх, дернул меня нечистый поверить ему!
— Не пропил, не бойся, — грубым мужским голосом оказала бабка. — Куда ж он их девал, десять тысяч те, как он день и ночь дела делает? В хозяйство он их вложил, — решительно заключила она.
Нефед Мироныч встал, задумчиво прошелся по комнате, потом сел на кровать.
— Не будет с него толку, — безнадежно проговорил он. — Своего человека он пришлет, а? Подумаешь барин! Какое оно в чертях хозяйство, как он за овцой паршивой будет присылать нарочного человека?
Дарья Ивановна боязливо заметила:
— Фу ты, взъелся как! Да ты почем знаешь, какой у него человек, и через какое дело он за овцами сам не ездит? Может, у него там экономия своя. Читай, дочка, вон то еще, — глазами указала она на записку.
— «Экономия». Ха! Помещик какой! — ответил Нефед Мироныч.
Алена обменялась с матерью многозначительным взглядом и стала читать записку:
— «Здравствуй, сестра. Занят очень и очень и все же думаю о тебе. Как у вас дела с Левкой? Не сватал еще раз?»
Нефед Мироныч насторожился. Алена боялась, что он не даст прочитать до конца, и заторопилась:
— «Если ты любишь его по-настоящему, уезжай на рудник к нему без сватовства. Не бойся, это советую тебе я…»
— А ну, дай сюда, — протянул руку Нефед Мироныч, но Алена быстро закончила: