Искры

Откатчицы встретили Ольгу с удивлением:

— Уже смоталась? Ну, чего он наобещал?

— «Наобещал». Чургин завернул, а после гудка велел к нему зайти.

— Ну и дура! Штейгер-то побольше десятника. Счастье само в руки просится, а она десятника испугалась, — напустилась на нее подруга Анна.

Когда вдвоем со старой своей напарницей, вдовой Матреной, Ольга погнала вагон к стволу, та тихо сказала:

— Это хорошо, что Гаврилыч тебя остановил. Я слыхала, Дуньку-то, что на откатке, так же вот штейгер заманил, да и сделал, что хотел. Он, сказывают, охотник до молоденьких.

Ольгу точно ледяной водой окатили. Только теперь она поняла слова Анны, и ей стыдно стало за свою доверчивость.

— А зачем Илья Гаврилыч меня вызывает? Не будет же он про такое говорить с девкой.

— Чургин? Скажет! Этот все скажет, вот попомнишь мое слово. — Тетка Матрена остановилась и, пропустив мимо себя откатчика с порожним вагончиком, таинственно добавила: — Слушки ходят, девка, будто этот десятник по тайному нашему рабочему делу тут приставлен. Только боже упаси кому про это!

Никогда еще Ольга не ждала гудка с таким нетерпением, как сегодня. Она знала семью Чургиных, иногда бывала у Вари Чургиной и, тем не менее, стеснялась итти к старшему десятнику в контору. Ей непонятно было: неужели Чургин станет говорить с ней «об этом»? А если тетка Матрена права — и он сделает нахлобучку за то, что она, Ольга, хотела итти к штейгеру? «Да какое ему дело! Что он, отец? И что ж тут такого? Бабы много болтают, да не всему верь», — размышляла Ольга, подходя к конторе, и остановилась у окна.

В окно ей было видно, как Чургин, склонясь над столом, рассматривал чертеж. Вот он прикурил папиросу от лампы, на мгновение окутал лицо табачным дымом и стал что-то из записной книжки переносить на чертеж. Ольга ясно видела слегка изогнутый нос его, свисающие надо лбом прямые волосы, и ей почему-то вспомнился ее кавалер — помогальщик Мартынов. «Если бы Женька был такой!» — подумала она.

Ольга поступила на шахту недавно. Бойкая и работящая, она за короткий срок стала заправской шахтеркой, но жила бедно. Петрухин обещал перевести ее на другую работу, увеличить жалованье до шестидесяти копеек за упряжку вместо сорока и велел зайти к нему после работы за запиской к подрядчику. Не подозревая ничего худого, она пошла, желая скорее иметь записку, и вот Чургин помешал ей.

— Я пришла, Илья Гаврилыч, вы велели, — робко сказала Ольга, войдя в конторку, и тихо прикрыла за собой дверь.

Чургин красным карандашом наносил на план шахты данные о продвижении уступов за последнюю неделю. Не отрываясь, он пригласил ее садиться, весело спросил:

— Ну, как жизнь молодая? Скоро ли на твоей свадьбе пьяным напьюсь?

— Как жениха найдете, так и напьетесь, — присаживаясь на табурет, бойко ответила Ольга. — Только женихи нынче повелись такие, что и гостям ничего не останется, все сами вылакают.

Чургин рассмеялся.

— Вылакают, говоришь? А мне одну чарку — и в стельку пьяный буду.

— Вы же не пьете.

— Нет, выпиваю.

— Ну, а если выпиваете, так я с женихом на водку не заработаю. При вашем росте… — она постеснялась договорить: «ведро водки надо», но по добродушному лицу Чургина видела, что он понял это, и ей стало неловко за свою шутку. «Вот дура, ляпнула, а теперь он что подумает?» — мысленно пожалела Ольга.

— Значит, ведро надо по моему росту? Это ты зря.

— Да я и не говорила так!

— Уж на чарку как-нибудь заработаешь. Кстати, тебе, кажется, штейгер хорошую работу и прибавку обещал? Или так, болтает? Хотя такой… — он свернул чертеж в трубочку, положил его в шкаф и, взяв со стола толстый карандаш, стал чинить его маленьким ножичком. — Такой негодяй зря обещать не станет, — проговорил Чургин, не глядя на Ольгу, — особенно девушкам. С мужчин он просто деньгами берет. Ты знала об этом?

Ольга почувствовала, как по телу ее побежали мурашки, точно к нему кусок железа холодного приложили, потом ей стало жарко. Она опустила голову.

Круглая сирота, выросшая нянькой возле люльки с чужим ребенком и ведра с половой тряпкой, она пришла на шахту с единственным желанием заработать на кусок хлеба и как-нибудь дожить до такой спасительной поры, когда найдется хороший человек и она обретет свой семейный угол. Но и на шахте счастье не улыбалось. За сорок копеек она ежедневно перевозила шесть железнодорожных вагонов угля, и для того, чтобы купить теплую кофточку на зиму, должна была месяц жить впроголодь. А ей хотелось купить себе гетры, сделать хорошую юбку, кофточку, такую, как сделала Анна, — дорогую, из тонкого шелковистого батиста. Теперь она знала, какой ценой заплатила Анна за кофточку.

— Я никому не делала зла, — сказала Ольга тихо. — Так почему же мне не дают спокойно заработать на несчастный кусок хлеба? Разве я виновата, что мне хочется есть?

Чургин вздернул брови, взглянул на карманные часы, потом ответил:

— Не то говоришь, Ольга. «Никому зла не делаю». Ну и что же? Зла не делаешь, вагонетками ворочаешь не хуже мужика, богатства хозяину добываешь. А тебя вот возьмут да и прогонят с работы.

— Как это «прогонят»? — испуганно спросила Ольга. — За что?