Искупление

В один из вечеров, Питер пришел домой пьяный и заявил о супружеских правах на мое тело. Когда, я отказала, он швырнул меня на кровать и начал сдирать одежду. Я пришла в ярость. Под моей подушкой всегда лежала бейсбольная бита на случай нападения, правда я никогда не думала испробовать ее на собственном муже. Но я это сделала. Бог знает, я не хотела его убивать, просто отпугнуть и привести в чувство. Но, когда я почувствовала дерево в своей руке. . . . я не могу этого объяснить. Казалось, я точно знаю, как держать это оружие и куда ударить. Я помню звук удара, который разбил его череп. Мысли об этом, до сих пор вызывают тошноту. Он потерял сознание, и я столкнула его с себя. Он был мертв до того, как упал на пол. По крайней мере, так сказал коронер на суде, а у меня нет причин ему не верить.

Сказать, что я была совершенно опустошена случившимся, слишком мягко. В то время, все казалось не реальным, как плохое черно-белое кино. Я была на новом перепутье в своей жизни, момент принятия решения, важнейшего из всех до этого. Бежать? Мы жили в бедном квартале. Шансов на то, что полиция поверит в ограбление, не было. Остаться и посмотреть в лицо факту, что я отняла человеческую жизнь? Зрелость интересная вещь. Никогда не знаешь, в какой момент она приходит. Большинство людей просто достигают зрелости шаг за шагом, идя по жизни. Они и не замечают этого, пока не обнаруживают, что говорят и ведут себя, также как и их родители. Страшный момент. Что касается меня, то зрелость просто подошла сзади и стукнула меня по плечу. Секунду назад, я была молоденькой всхлипывающей девчонкой, которая только что убила своего мужа, пытаясь спастись, а в следующий момент - взрослым человеком с телефоном в руке, готовым нести ответственность за свои поступки. Однако, зрелость не приходит с инструкцией к эксплуатации, а поверьте мне, должна была бы. Когда полиция приехала ко мне домой, я сделала самое худшее из того, что могла. Я созналась. Вспомните, я выросла в маленьком городке, где худшее преступление, это штраф, который получила миссис Симпсон за неправильную парковку. Я выросла в вере, что полицейский твой друг, и ты должна быть с ним откровенна. Так я и поступила.

Мне надели наручники и посадили на заднее сиденье полицейской машины, прежде, чем идиотизм своих действий полностью дошел до моего мозга. И все же я держалась за свой наивный оптимизм, который хорошо известен даже здесь, в месте больше похожем на ад. В конце концов, обстоятельства были очевидны, по крайней мере, с моей точки зрения. Моя одежда изодрана, синяки: старые и новые - все это, я думала, было немым свидетельством пьяных действий Питера. Я не могла позволить себе адвоката, и была слишком запугана, чтобы позвонить родителям - мне дали общественного защитника. Он был среднего возраста. Как бы рано утром он не приходил ко мне, на его лице всегда была однодневная щетина. Он носил засаленные костюмы и пах мятными пастилками, которые жуют, чтобы забить запах виски и сигарет. У него была большая родинка на мочке уха, и, когда он говорил со мной, то всегда потирал ее кончиками пальцев, как будто пытаясь стереть. Но я верила ему и его сверкающему портфелю, и рассказывала ему все о том, что творилось в последние шесть месяцев моей жизни. Он всегда был несколько отстранен, будто вслушивался во что-то доступное только ему. Охранники стали посматривать на меня с симпатией.

Дни, между моим арестом и судом, растянулись в вечность. Все, что я могла делать, кроме разговоров со своим адвокатом, это сидеть на койке и разглядывать надписи, которые оставили обитатели камеры до меня. Я не буду писать подробности о суде. Вполне понятно, что если я пишу это в Болоте, то вердикт оказался не таким, как я надеялась. Моя порванная одежда и избитое тело послужили свидетельством тому, как храбро сражался мой муж против своей ревнивой и злобной жены. Мои надежды о самозащите рушились на глазах, и, прежде, чем, что либо понять, я оказалась преступницей, виновной в убийстве второй степени.

Часть меня, выращенная католичкой, приветствовала вердикт и приговор ему соответствующий, семь лет жизни, как искупление моих грехов. А часть меня неистовствовала. Поверьте мне, цвет ярости - красный. Насыщенный и яркий, как только что пролитая кровь, не дающий думать ни о чем ином. Если красный - цвет ярости, то цвет отчаяния - зеленый. Грязно зеленый, как дешевая краска, отлупившаяся от стен моего нового дома - Женской Исправительной Колонии. Это цвет потерянных надежд и разбитых желаний