Искупление

Он болезненно поморщился. Поистине физическую боль вызывало столь близкое расстояние от них: они были мертвы, а он вот нет. Нередко, и даже часто бывало так, что ему становилось просто невмоготу уживаться с такой двойственностью. Декер поглядел туда, где метрах в тридцати, прислонясь к охватистому дубу, отрешенно стояла Джеймисон. Хороший друг, прекрасная коллега, да вот беда — абсолютно бессильная помочь ему в нахлынувших переживаниях.

Он снова повернулся к могилам, опустился на одно колено и стал раскладывать на надгробии охапку принесенных цветов, заботливо распределяя их поровну.

— Амос Декер?

Декер поднял глаза: к нему медленно брел пожилой мужчина. Он словно материализовался из сумрака удлиняющихся теней, а по мере приближения и вовсе начинал казаться неким призраком — изможденный, с запавшими чертами, землистым лицом.

Джеймисон заметила того человека раньше, чем Декер, и решительным шагом направилась в их сторону. Собственно, это вполне мог быть кто-то из местных, может, даже знакомый Декера. Хотя поди разбери. К тому же не секрет, что вокруг Амоса Декера то и дело заваривалась какая-нибудь чертовщина. Рука женщины тихо потянулась к кобуре у правого бедра, ближе к пистолетной рукояти — так, на всякий случай. Декер внимательно оглядел старикана. Если не брать во внимание болезненность, в шарканье этого типа угадывалось что-то знакомое; нечто, на что у полицейского наметан глаз. И дело здесь не в возрасте или немощи. Это была походка человека, привыкшего носить на себе кандалы при перемещении — так сказать, следовании из пункта А в пункт Б.

«Бывший сиделец», — мысленно прикинул Декер.

И было еще кое-что. Иногда в такие моменты проявлялся также цвет, связанный с тем или иным человеком. Еще одно проявление синестезии[6], вызывавшее у Декера непроизвольное сочетание цветов с бессвязными на первый взгляд вещами, такими как смерть или числа.

С этим стариканом почему-то ассоциировался цвет бордо. Что-то новенькое.

«А вообще бордо — это что?»

— Вы кто будете? — спросил он, поднимаясь и отряхивая с колен травяные ошметки.

— Не признал? А впрочем, чему тут удивляться. Для вас арестанты все на одно лицо. А от меня тебе спасибо за отсидку.

«Точно, сиделец».

Все это слышала и Джеймисон, ускоряя шаг. Она уже и пистолет наполовину вытащила из опасения, как бы этот старик не явился сюда для сведения счетов. За годы службы Декер упрятал за решетку много кого. И этот тип, очевидно, один из них.

Когда старик остановился в паре метров, Декер окинул его взглядом. Сам он был ростом под два метра, а стрелка весов под ним плясала у отметки «130». При поддержке Джеймисон и ее подстегивании насчет спорта и здорового питания он за последние два года сбросил больше сорока кило. Большей «худобы» вряд ли уже достичь.

У старика рост был примерно метр восемьдесят, а веса не набиралось и семидесяти; шестьдесят пять от силы. В ширину — как распиленная вдоль доска. Кожа вблизи казалась хрупкой, как старый пергамент, того и гляди разлезется.

Звучно вобрав горлом слизь и слюну, старикан повернул голову и святотатственно харкнул на кладбищенскую землю.

— Прям-таки не узнаешь? У тебя ж вроде глаз-алмаз, а память как у фотоаппарата?

— Кто тебе это сказал? — насторожился Декер.

— Твоя старая напарница.

— Мэри Ланкастер?

Старикан кивнул:

— Она мне выдала и то, что тебя можно застать здесь.

— Что ее на это подвигло?

— Я Мерил Хокинс, — произнес старикан тоном, будто объясняющим здесь его присутствие.

У Декера приотвисла челюсть. Хокинс на это осклабился, хотя улыбка не коснулась его глаз. Выцветшие и неподвижные, они едва теплились огоньком жизни.

— Ну что, вспомнил теперь?

— Как ты очутился на свободе? У тебя же пожизненный, без УДО.

Между ними властно встала подоспевшая Джеймисон.

— А это Алекс Джеймисон, твоя новая напарница, — кивком указал на нее Хокинс. — О ней Ланкастер тоже мне рассказывала.

Он опять перевел взгляд на Декера:

— Отвечая на твой вопрос. В тюряге я больше не сижу, потому что у меня рак в последней стадии. Самый дрянной, поджелудочной. Люди живут от силы пять лет, но мне и это не светит. Всякая там химия, облучение и прочее дерьмо, которые мне к тому же не по карману. — Он дотронулся до своего лица. — Еще и желтуха. Так что, видишь, поздняк метаться. Ну и метастазы, само собой. Громкое словцо, а означает, что рак сжирает меня со всех концов. Теперь вот и мозг тоже. Последний, стало быть, иннинг[7]. Я уже не жилец, однозначно. Неделя от силы, и загнусь к чертям собачьим.

— И что, это причина для выхода на свободу? — усмехнулась Джеймисон.

Хокинс пожал плечами: