Искупление

Конечно же, счастливы! Тагрия вдыхала сладкий воздух, ловила ресницами капли дождя. Порою счастье переполняло ее и выплескивалось тихим смехом. Подруги понимающе улыбались – им тоже было весело. Мимо проходили мужчины-рабы с топорами и лопатами, спешили занятые другим делом рабыни. Тагрия поднимала голову от шитья и улыбалась им, а руки тем временем продолжали ловко орудовать иголкой. Потом она склонялась обратно и любовалась аккуратными стежками. До чего же ладно у нее получается! Ее выберут, точно выберут!

Лишь однажды, случайно, большое счастье Тагрии дало трещину. В очередной раз закончилась нитка, и Тагрия, откусив ее, потянулась за следующей. Тогда-то ей и попался на глаза тот странный раб.

Он вышел с тремя другими из леса, что плотной зеленой стеной окружал палаточное селение. На плечах рабы несли большие вязанки дров. Перебрались по бревенчатым мосткам через ров, прошли мимо, направляясь к кострам, откуда тянуло ароматным дымом и запахом мясного супа. Там готовилась пища для всех, ибо щедрые хозяева не жалели для своих слуг ни еды, ни прекрасных теплых одеял, чтобы укрыться от ночной прохлады.

Тот, кого заметила Тагрия, шел последним. Был он невысок ростом, узок в плечах и, наверное, слаб телом: под тяжестью дров этот раб сгибался и еле переставлял ноги. Яркий свет в голове у Тагрии померк – чуть-чуть, как будто мимолетное облачко нашло на солнце. Ему было тяжело, и это было плохо. Неправильно. «Я помогу», – подумала Тагрия, вскакивая.

– Куда ты? – прозвучал негромкий голос наставницы.

– А… – и правда, куда? – Не знаю.

И Тагрия села обратно. Облачко улетело, счастье опять засияло ярким светом. Над головами пролетел грифон, прекрасный, как солнце и такой же золотой. Тагрия засмеялась. Наставница ласково улыбнулась ей.

Миновал еще не один счастливый день, прежде чем она снова увидела того раба. Он выглядел совсем плохо – бледный, осунувшийся, под глазами широкие круги синее самих глаз. Теперь не облачко, а самая настоящая туча повисла в голове у Тагрии.

В тот день она мыла в речной воде большие серебряные сосуды с толстыми стенками, насухо протирала мягкой тканью и относила наверх, где их следовало аккуратно составить на широкое белоснежное полотно, что специально расстелили на земле возле самого большого шатра. Вычищенное серебро должно было сверкать; если оставалось хоть одно темное пятнышко, приходилось возвращаться и начинать работу снова. Чуть дальше, за последней линией шатров, мужчины-рабы копали глубокие ямы.

Каждый раз, взбираясь по крутому склону от реки к палаткам, Тагрия прижимала к груди сосуд и думала об одном: как бы не упасть и не уронить драгоценную ношу. И каждый раз, проходя мимо, поворачивала голову и искала глазами того раба.

Девушки, работавшие вместе с ней, весело щебетали. Их смешки так и звали присоединиться, но туча была еще здесь, теперь уже Тагрия сама не давала ей уйти. Манящий радостный свет казался ей глупым. Тот раб – он был важен, очень важен, Тагрия пока еще не могла вспомнить, почему, но старалась изо всех сил. Его вид… откуда-то изнутри появилось слово: слабость. Он всегда был слабым.

Кто это – он? И когда было это «всегда»? Тагрия растерялась и чуть было не сморгнула тучу. Изо всех сил ухватилась за нее, вернула, заслонилась ею от света. Зачерпнув пальцами немного песка, потерла им темное пятнышко на внутренней поверхности сосуда. Кем бы он ни был, этот странный раб, о нем надо заботиться. Не кто-нибудь – Тагрия должна заботиться о нем! Обязательно должна, потому что, потому что…

Над головой раздался голос наставницы – одна из рабынь плохо очистила сосуд и теперь должна переделать работу заново. Тагрия отпустила тучу.

Вернулся свет, но теперь он был немного другим: не бесконечное сияние, от которого все в голове становилось одинаково белым, а тяжелый светлый занавес, прячущий неизвестность. Тагрия знала, что может отдернуть его и отдернет – вот только отвернется все замечающая наставница. Смеяться больше не хотелось.

Рабы ужинали, когда подошла хозяйка. К ней, прекрасной, тут же полетели восхищенные взгляды мужчин и женщин. У Тагрии от волнения задрожали руки. Тарелка выпала из них и опрокинулась, горячее варево разлилось по земле.

Хозяйка словно и не заметила устремленных на нее глаз. Негромко сказала что-то наставнице, та кивнула. Хозяйка оглядела рабынь, как будто выбирая – все, и Тагрия тоже, задохнулись от надежды и ожидания. Блестящие глаза, похожие на черные звезды, остановились на ней.

– Пойдем со мной, – сказала хозяйка, – поможешь унести мешок.

Это – ей?! Хозяйка выбрала ее! Тагрия забыла дышать от радости. Вскочив, она со всех ног поспешила за хозяйкой. Та шла быстро, не оглядываясь. Уже стемнело, и Тагрии пришлось почти бежать, чтобы не потерять из виду свою чудесную провожатую. Длинные тени метались, путались под ногами. Темные холмики шатров и палаток вырастали на пути, то здесь, то там звучали густые голоса хозяев, а порой и тонкие, как щенячий писк – рабынь.