Искупление

- Это писано путешественником и соглядатаем европейским, Карпини, пришедшим в Орду еще при Батые. Ныне я спрашиваю курултай: за сколько лет может наш улус покорить Европу?

После долгого молчания заговорил главный бакаул, он воинский голова, у него все рассчитывается - от стрелы до подковы.

- Премудры слова твои, о великий хан! В писании неверных христиан сказано: мудрый да будет мудрее, а разумный будет обладать кормилами... Ты велик и смел, хан, а наш улус во сто крат богаче, чем был при Батые... Так ли, главный даруга Оккадай? Так ли, главный управитель Халим-бег?

- Так, так! - закивал управитель дворца и Сарая, а ему вторил главный даруга.

- Покорение Европы - дело верное, а за сколько лет - за двадцать, пятнадцать или десять - то надо точно высчитать и обсудить с расчетом народонаполне-ния тех государств.

- А каких государств? - спросил Сарыхожа. - Мы о тех государствах немного знаем.

- О том пусть знают копыта наших коней! - резко оборвал его углан Кутлуг, рвавшийся на запад еще при Абдулле-хане.

- Верно говорит углан Кутлуг! - сказал Мамай. - Полки Батыя шли на заход солнца, и великий завоеватель знакомился с землями, народами тогда, когда они лежали под копытами его белого коня! Нас могут задержать только государства, объединившиеся между собою, но у них вечная грызня - то за гроб господний, то за корону... В таких спорах всегда решает третий, он всегда справедлив, и этим третьим будем мы! Мы знаем, куда деть их короны: мы их отберем, привезем в Сарай и выложим ими купол самой высокой мечети, пусть в них живут вороны!

Шатер грянул угодливым и гордым смехом, но тут как-то странно задергался на ковре у входа телохранитель и, когда смех позатих, спросил:

- А Русь?

Все стихло. Мамай посмотрел на своего глупого Те-мира.

- Ты что-то спросил, Темир-мурза?

- Эзен! Ты сказал, что нас могут задержать только объединенные государства, а Русь? Я слышал, что она удержала Батыя от великого похода на заход солнца, а ведь он недаром был крепким [Бату (Батый) (монг.) сильный, крепкий].

Шатер встретил слова глупого Темира сдержанным смешком, но сам Мамай отнесся к ним серьезно.

- Единение Руси - то же, что единение Европы, слуги мои. Это опасно для нас, потому, пока не поздно, надо разбить главную силу - Московское княжество. Мы поставим на великокняжеский престол самого слабого, самого последнего из князей русских, и пусть остальные пожирают его, пока мы покоряем Европу.

- Надо стереть Русь, чтобы не оставлять ее за спиною! - воскликнул главный бакаул, Газан-мурза.

- Мы и сотрем ее! - вскочил Мамай. Он оттолкнул подбежавшего Сарыхожу и сам налил себе чашу черного кумыса. - Русские князья будут вставать на четвереньки при виде самого простого даруги и будут подставлять спину, чтобы мне или моим слугам было удобнее садиться в седло!

Мамай с силой ударил золотой чашей об пол, но ковер, лежавший на войлоке, поглотил звон, и чаша, отскочив, откатилась к входу. Темир-мурза взял ее в огромные ручищи и, заглянув в сосуд, долго смотрел внутрь, будто хотел рассмотреть в его отражении будущее.

- Эзен! - вдруг очнулся он от своих мыслей. - Скажи нам: что будет, если князь Дмитрий побьет Бегича?

Неприятен был такой вопрос хану, и, будь на месте телохранителя кто-нибудь поумней, он не простил бы такой вольности.

- Если князь Дмитрий побьет Бегича, я привяжу этому угла ну деревянный хвост и заставлю гонять вокруг дворца и бить головешками, пока он не сдохнет! Он не должен поддаться русичам! Их побил мелкий ца-ренок Арапша, а войско Бегича втрое сильнее!

Курултай приутих и не раздражал больше хана. Долго пили кумыс без музыки, сосредоточенно обдумывая грядущий великий поход, но как ни прикидывали, а Русь лежала на пути, и всем было ясно: возьмет Бегич Москву или побьют его русичи - новый, более серьезный поход на Русь неминуем.

* * *

На третий день прискакал из степи гонец и выкрикнул перед дворцом, что Бегич разбит на реке Воже. Мамай спокойно встретил это известие.

- А где Бегич? - спросил он воина, разглядывая его рассеченные доспехи, шею за бармами с запекшейся кровью, - этот сотник был в самом пекле.

- Бегич сумел уйти на наш берег. Я был с ним, великий хан...

- И что?

- Бегич оглянулся на остатки избиваемого войска, бросившегося в воду, и велел мне стрелять ему в спину, когда он отъедет на десять крупов коня...

- И ты выстрелил?

- Я попал ему... Он ехал тихо, не шевелясь, чтобы мне было удобно... Я попал ему под левую лопатку...

Прежние ханы за такие черные вести убивали гонца на месте, но Мамай был доволен. Он приказал принести саблю в золоченых ножнах и протянул саблю сотнику, на удивление всему курултаю.

- Как тебя зовут? - спросил Мамай.

- Сотник Гаюк, великий хан!

- Тысячник Гаюк! - воскликнул Мамай, и дворец, на ступенях которого стоял Гаюк, ответил восторженным гулом. - Вернись к остаткам убегающего войска, прими команду над ним и скажи всем: это поражение - сигнал к великому походу! Дайте тысячнику Гаю-ку моего любимого каракумыса!

4

Под утро вернулся бронник Лагута, отыскал Елизара в той приречной лощине, где он оставил его еще в разгаре сраженья.