Искупление

- Ты мне честию своею пришелся по сердцу. Служи мне, ибо служить надобно сильным! - сказал Мамай,

- Но и князь Дмитрий силен ныне! Да и негоже, царь Мамай, мне первому отворачиваться от него.

- Ты не первой! На вот, прочтешь ли?- Мамай достал из-под тяжелой золотой чаши две исписанные хартии и, рассмотрев, нахмурясь передал одну через Темир-мурзу.

Тютчев понял, что недаром принесены сюда эти письмена, и понял также, что они не поддельные, - понял сразу, как только взглянул на русские буквицы, на брызги пера, на тонкую кожу русской выделки.

- Чти громогласно, посол Захария Тютчев, а ты перетолмачь моим бесстрашным угланам, темникам и тысячникам! - велел он Сарыхоже.

Захарка перекрестился и начал:

- "Восточному вольному великому царю царей князь Ягайло литовский про твою милость присяженник много тя молит и челом бьет. Слышах, господине, яко хощеши страшити свой улус, своего служебника Московского князя Дмитрея, тою ради молю тя, царю, вем бо, яко обиду творит князь Дмитрей Московской твоему улуснику Ольгу Рязанскому да и мне пакости такоже деет много, тем же оба молим тя, всесветный водный царю, и, пришед, видиши наше смирение, а его гордость, и тогда уразумееши смирение нашеа грубости от московского князя Дмитрея".

- Почто стал? Чти громогласно! - притопнул Мамай.

"...и егда царь приидет, - продолжал Тютчев, - и мы его с большими дары сретим и умолим его, да возвратится царь восвояси, а мы княжение Московское разделим себе царевым велением на двое, ово к Вильне, ово к Рязани, и даст им царь ярлыки и родом нашим по нас".

- Внял ли, посол Тютчев, грамоту?

- Внял, великой царь Мамай, токмо инородцы и грамоты их нам, русским, - не в указ! Сия хартия - творение Ягайлы, и мне дела до ея нету!

- Сказал ты, что не станешь первым от Дмитрея отходить, но ты и не первой! Чти, Тютчев, иную грамоту!

Темир-мурза оторвал зад от приступы и подал вторую хартию, первую же отобрал.

- Чти громогласно! - повелел Мамай. "Восточному вольному великому царю царей Мамаю твой посаженник и присяженник Ольг князь Рязанской много тя молит. Слышах убо, господине, что хощеши ити огрозитися на своего служебника, на князя Дмитрея Московского, ныне убо, всесветлый царю, приспело ти время: злата и богатства много. А князь Дмитрей человек христианин, егда услышит имя ярости твоея, отбежит в дальныа места, или в Великий Новгород, или на Двину, и тогда богатство Московское все во твоей руке будет. Мене же, раба твоего, князя Ольга Рязанского, милости сподоби... Еще же, царю, молю тя: понеже оба есма твои рабы, но аз со смирением и покорением служу ти, он же з гордостию и непокорением к тебе есть. И многи и велики обиды аз, твой улусник, приях от того князя Дмитрея, но еще, царю, и не то едино, но егда убо о своей обиде твоим именем царским погрозих ему, он же о том не радит. Еще же и град мой, Коломну, за себя заграбил, и о том о всем тебе, царю, молю-ся, и челом бью, да накажеши его чужих не восхищати".

Захарий Тютчев опустил хартию в руке, подержал и бросил Темир-мурзе.

- Что изречешь, посол Тютчев? Идешь ли служить мне вослед князьям?

- Сия Ольгова грамота презренна, царь! Ольг Рязанской - тоща овца, непотребна и зловонна. Он по вся дни под порогом у Московского князя стоял да куски сбирал. Он днесь Русь продает, а после и тебя продаст, великой царь, и недорого возьмет.

- Ты дерзкое слово молвил, Тютчев! - прорычал Мамай, и вновь на желтизну кожи его набежал багрянец, забурил щеки и шею. Темир-мурза и лучшие каши-ки у входа изготовились разорвать Тютчева, скалясь, как цепные псы, но Мамай не давал знака. Спросил: - Идешь ли служить мне?

Захарий понял, что ему не выйти из этого страшного шатра, желтого, как куриный помет, наполненного душным запахом пота, немытых тел. Набычился он, вспом-ня, как гибли в Орде князья и многие слуги их, вспомнил жену и сыновей, Ярослава и Михаила и... тряхнул головой, сгреб шапку и ударил ею о ковер:

- Твоя взяла, царь Мамай! Иду служить тебе, токмо убереги душу мою: дай сказать о том великому князю Московскому, а во свидетели пошли со мною слуг своих, дабы я не обманул тя и не вверг душу во клятвопреступление. Направляй со мною посольство свое, пиши грамоту - исполню первую службу тебе, великому царю царей!

Мамай прищурился и молчал, но вот еле прорезалась улыбка на круглом лице его, и он спросил:

- Зачем послан ты князем Дмитрием?

- Вестимо зачем: вызнать, как велико войско твое! - ответил Тютчев.

- И вызнал?

- Всего не вызнал, но уразумел, что такого войска, как у тебя, земля не видывала!

Ответ Мамаю понравился, и он кивнул:

- Почестну ответ держишь, Тютчев. Верю тебе. Я отпущу тебя вместе со своими мурзами, дабы ты сказал улуснику моему, князю Дмитрию, что войска моего скоро будет вдвое больше, чем стоит ныне на реке на Воронеже! Чего испить желаешь?

- Квасу! - воскликнул Тютчев, испугавшись, что его отравят.

- Я велю поднести тебе кумысу.

- Лучше вина фряжского!

- А кумыс?

- А кумыс стану пить, как на службу к тебе вернусь, - в голосе сам Захарий почуял обман и спешно добавил: - Вот те крест, великой царь!