Искупление кровью

Она не желала давать никаких обещаний.

— Не ты здесь командуешь. Начальник — я, и никто другой.

Лицо по-прежнему бесстрастно. Что творится у нее в голове?

— Ты что, язык проглотила? Можешь, по крайней мере, смотреть на меня, когда я говорю с тобой!

Она подняла глаза, сверкнувшие в полумраке, как два солнечных затмения. Даниэль внезапно ощутил какое-то странное жжение внизу живота. Вовсе не от коварного пинка. Что-то другое. Такое всегда случалось с ним, когда Марианна пронизывала его взглядом. Но сейчас нельзя было терять голову.

— Если ты ждешь извинений, то можешь состариться здесь! — надменно проговорила она.

Даниэль вынул из кармана пачку «кэмел» и бросил ей. Этот новый знак внимания удивил Марианну.

— Думал, тебе это доставит удовольствие…

— Два часа назад ты меня лупил почем зря, а теперь хочешь доставить мне удовольствие? — бросила она с презрительной улыбкой. — Ты, вообще, нормальный?

— Гнев поутих, — признался он.

— Ты меня удивляешь! Если учесть, как ты меня отделал!

— Ты сама напросилась и получила по заслугам. Пора бы уже усвоить…

Марианна вынула сигарету, поднесла ко рту. Опухшая, разбитая губа непроизвольно скривилась.

— У меня зажигалки нет…

Даниэль дал ей прикурить, и она наконец вновь насладилась вкусом табака. После кофе — божественное ощущение.

— Есть хочешь? Ты ведь так и не позавтракала утром…

Марианна задрала свитер, показала гематомы на животе. Даниэль огорчился, но не подал виду. Она прошла к крану, смочила водой лоб и щеки. Нагнувшись над дырой сортира, ощупала лицо вслепую, кончиками пальцев.

— Черт, — пробормотала она. — Ты меня совсем изуродовал!

— Да нет! Ты по-прежнему очень красивая, поверь!

Этот разговор уже граничил с абсурдом. К чему вообще говорить с типом, который так зверски ее избил? Но так ли уж сильно она пострадала? Несколько кровоподтеков, физическая боль поверхностная. Нет сравнения с теми ранами, какие нанесла Жюстина. Они гораздо глубже… Их взгляды на мгновение встретились. Нет, Марианна не затаила на него злобу. Она и в самом деле сама напросилась и заслужила урок. В тюрьме она усвоила другой образ мыслей, другое отношение к происходящему. Если взглянуть извне, это избиение показалось бы чудовищным. Но тут, в глубинах ада, эпизод не имел значения. Марианна снова села. Все-таки было трудно стоять.

— Я бы могла тебя убить, — прошептала она. — Не хотела, но могла бы…

— Знаю, — улыбнулся он. — В любом случае ты могла бы защищаться лучше. Но ты приняла наказание.

Марианна не стала с этим соглашаться и закурила новую сигарету.

— Ты бы предпочла сорок дней в карцере?

— Плевать на твой карцер! Так или иначе, что там, что в другом месте… Везде сплошной кошмар.

Она отвернулась, удерживая слезы, готовые вот-вот прорвать оборону.

— Да, везде кошмар. Но ты ведь здесь не случайно… Ты убийца, Марианна. Не забывай об этом.

— Как, по-твоему, я об этом забуду! — вскричала она. — Ты что себе вообразил? Что мне наплевать?

— Ты сожалеешь?

— Что это меняет, скажи?

— Все. Это меняет все. Если ты сожалеешь, значит не так безнадежна, как о тебе говорят.

Ее глаза наполнились пронзительной грустью. Сверхчеловеческое усилие, чтобы не пустить слезу. Ведь она никогда не плачет перед другими.

— Ты не злая, просто не умеешь совладать с яростью, которая клокочет у тебя внутри. Я был бы рад, если бы тебе это удалось. Ты можешь. Я уверен в этом.

— Это слишком трудно… — произнесла она, помотав головой.

— Зачем ты мучила ту бедняжку?

Лицо Марианны исказилось. Ненависть захлестнула ее.

— Я не вынесу… Ты не знаешь, что это такое… когда кто-то все время рядом…

— Но ты жила так в начале своего заключения… И привыкнешь снова.

Она опять помотала головой.

— И все-таки придется.

— Почему вы так хотите, чтобы она осталась со мной?

— Кажется, мы заключили сделку… Ты должна была это принять в обмен на некоторые послабления. И не выполнила условия.

— Я ничего не обещала!

— Ты промолчала в знак согласия, милая моя!

— Стало быть, я предпочитаю наручники и все остальное.

— Слишком поздно. Обратной дороги нет.

— Почему бы вам не засунуть ее в другое место?

— Ее нельзя поместить абы с кем, а одиночных камер у нас больше нет. К тому же рискованно оставлять ее одну…

— Еще того хлеще! Самоубийца! — взвилась Марианна. — И вы никого другого не нашли, кроме меня? Я ей не нянька!

— Ты кое-что получила взамен, так что дело не в этом.

— Ничего не понимаю! Что в ней особенного, в этой кукле? Разве что у нее такой вид, будто она восстала из гроба и хочет поскорей туда вернуться!

Даниэль смутился. Марианну вдруг осенило:

— Черт! Только не говори, что… Не говори, что она педофилка! Если ее нужно изолировать, значит она…

— Детоубийца, — закончил он.

Марианна подскочила, будто ужаленная осой:

— Вы подсунули мне в камеру тетку, убивающую детей?! Поверить не могу!

— Если ее поместить в камеру на троих, она не продержится и недели…

— Со мной она и трех часов не продержится! — заявила Марианна голосом, охрипшим от ярости.

— Подумай хорошенько… Тебе это выгодно. Ты ее не трогаешь, никто не трогает тебя…

— Что именно она сделала?