Искупление. Повесть о Петре Кропоткине

— Наши позиции на Выборгской стороне теперь прочно закреплены, — начал он. — Здесь сосредоточены лучшие боевые силы. На Васильевском острове я на днях организовал самостоятельный рабочий отряд. И дальше. Мы начинаем наступать и у Невской заставы. Там, за Невой, напротив фабрик и заводов поселились наши товарищи — Дмитрий Клеменц и Сергей Кравчинский. Можно надеяться, что в скором времени они соберут вокруг себя немало рабочих. Остается покамест в стороне Нарвская застава, но и там открывается возможность наступления. Поручик артиллерии Дмитрий Рогачев идет литейщиком на Путиловский завод. Он намерен вступить в наше общество. Решил окопаться у заставы, и вот из этого окопа мы начнем обстрел фабрик и заводов. Надеюсь, вы все хорошо понимаете, что под снарядами я разумею революционные идеи. Оцепив город с рабочих окраин, мы должны будем двигаться со всех сторон к его центру. Конечно, нельзя ограничивать действия одной столицей, но о работе с провинциальными отделениями общества пускай выскажет свои соображения Николай Аполлонович. Он лучше всех осведомлен в этих делах.

Тут встал Чарушин. Он тряхнул своими длинными пламенно-рыжими волосами и отрезал:

— В губерниях наших отделений нет.

— Как нет?! — удивились все в один голос.

— Да, вполне определившихся губернских отделений нет, кроме московского и, конечно, одесского. Мне до сих пор не удавалось наладить сношения с провинциями. Теперь, когда на Выборгской стороне, как говорит Анатолий, наши позиции прочно закреплены, я могу на время оставить фабричные дела и поехать по губерниям. Технологический институт решаю покинуть. Так что через месяц могу двинуться, если общество благословит меня на это путешествие.

Общество, конечно, благословило. Сходка закончилась. Все перешли в столовую.

Капитал сестер Корниловых истощался, а Грибоедов, Верин «муж», ведавший общественной кассой, отпускал деньги только на дела, и корниловский стол месяц от месяца беднел, однако черного хлеба, чесночной колбасы, булочек, сахару и чая всегда всем хватало. Вера Ивановна все болела. На этот раз она не смогла даже подняться с постели и выйти хоть на несколько минут к друзьям, поэтому ужин был тих и печален.

Когда все поднялись из-за столов и пошли было в переднюю одеваться, Люба Корнилова подбежала к двери, преградив путь.

— Господа, не расходитесь, — сказала она. — Я достала книгу Стэнли «Как я нашел Ливингстона». Прекрасное описание Центральной Африки. Подлинное открытие неведомой страны. Надо хоть небольшую часть этой книги перевести для наших фабрично-заводских учеников. Кто из вас хорошо владеет английским?

— Петр Алексеевич, — поспешно ответил Клеменц.

— Ну, владею английским я уж не так хорошо, но перевести могу, — сказал Кропоткин.

— Надо сделать это к восьми утра, — сказала Люба. — Я договорилась с типографией, обещали быстренько отпечатать.

— Велик ли текст? — спросил Кропоткин.

— Приблизительно печатный лист.

— Одному к восьми утра не успеть. Вот если бы кто-нибудь помог.

— Я помогу, — сказал Кравчинский.

— Прекрасно! — возликовала Люба, хлопнув в ладоши.

Она вынесла из своей комнаты подсвечник с двумя зажженными стеариновыми свечами и листы из расшитой книги. Листы подала Кропоткину. И увела переводчиков в дальнюю комнату.

— Можете тут спорить и браниться, если не поладите, — сказала она. — До Веры отсюда не донесется ни один звук.

Переводчики сели за стол друг против друга. Кропоткин стал просматривать текст. Он уже знал, что этот Стэнли, бывший волонтер армии Северных штатов, а затем газетный корреспондент, пустился в поиски пропавшего английского путешественника Ливингстона и, преодолев тяжелейший путь по диким местам Африки, нашел потерянного больного исследователя на берегу озера Танганьика. Теперь вот вышла книга о том поиске-путешествии. Пробегая по тексту, Кропоткин взглядывал на Кравчинского. Тот угрюмо смотрел на него из-под грозно сдвинутых бровей. Экий свирепый курчаво-кудлатый бык!

Просмотрев бегло текст, Кропоткин разделил листы надвое.

— Да, неплохо, видать, изучил Стэнли Африку, — сказал он. — Однако Новую Гвинею наш Миклухо-Маклай познал, конечно, гораздо глубже. Интереснейшие сведения поступают от него в Географическое общество…

Кропоткин говорил, а Кравчинский все бычился, смотрел на него как будто даже со злобой, и казалось, что он хочет расквитаться за какое-то оскорбление. Но ведь никаких столкновений с этим отставным поручиком еще не было. Чего же он бычится?

— Ну что ж, давайте работать, — сказал Кропоткин и подал половину листов своему помощнику.

С полчаса они работали молча. И вдруг Кравчинский захохотал. Кропоткин вздрогнул от такого внезапного взрыва хохота.

— Что вы? — спросил он удивленно.

— Вспомнил, как вы сказали тогда насчет Брута.

— Когда?

— Весной, в Басковом переулке. «Тут громыхнуло имя Брута». Это ведь я громыхнул-то.

— Да-да, помню. И что же, вы обиделись?