Искупление вины

Запечатав справку в конверт, Волостнов отнес ее в шифровальный отдел. В этот раз дежурство нес молодой младший лейтенант, недавно закончивший трехмесячные курсы шифровальщиков.

— Зашифруй и отправь в Центр. Срочно! До утра успеешь?

— Попробую, товарищ майор.

На следующий день майор Волостнов приехал на службу в половине восьмого утра. Вошел в свой кабинет и слегка поежился. Вчера вечером перед самым уходом открыл форточку, проветривая кабинет от дыма. Да вот беда: уходя, забыл закрыть.

Живительное тепло вылетело вместе с застоявшимся дымом. Между рамами сильный ветер намел небольшой бугорок снега. Но это ненадолго, он сойдет вместе с комнатным теплом. Прикрыв форточку, Лев Федорович поднял трубку телефона и распорядился:

— Привести ко мне арестованного Аверьянова! — после чего сел за стол, на котором лежал листок бумаги, где в качестве напоминания о главном деле дня были написаны два слова: «Маруся. Важно!»

Покидая рабочий кабинет, Волостнов укладывал текущие дела в громоздкий несгораемый шкаф, стоящий в самом углу кабинета, а на столе, всегда прибранном, оставлял лишь листок бумаги, на котором отмечал наиболее важные дела, что предстоит сделать на следующий день. Сейчас это была Маруся.

Оставалось только выпить чайку, и тогда день пойдет в установленном порядке.

Заваривание чая для майора Волостнова было неким таинством, можно сказать, своеобразной медитацией. В такие минуты он обдумывал важные решения, которые стоило принять, готовился к предстоящему дню, слегка расслаблялся. Но это ненадолго, когда будет выпит последний глоток, он станет прежним майором Волостновым: требовательным, строгим, но умеющим выслушать людей.

Два караульных с карабинами за плечами привели Аверьянова, когда Волостнов уже допивал чай.

Поставив чашку с ложкой в шкаф, Лев Федорович попросил:

— Оставьте нас на несколько минут. — Заприметив некоторую нерешительность на лицах бойцов, добавил: — Не волнуйтесь, ничего не случится.

Бойцы молодые, каждому из них не более восемнадцати лет. Имея личный счет к фашистам, хотели попасть на передовую, но вот никак не думали, что придется топтаться в тылу и охранять арестованных. Что поделаешь, здесь тоже фронт, только виден он далеко не каждому.

Громко постукивая каблуками по темному паркету, красноармейцы вышли в коридор.

— Садись, Михаил.

Аверьянов оставался серьезен, чувствуя, что речь пойдет о чем-то очень важном. Пристально всматривался в Волостнова, пытаясь угадать по его посмурневшему лицу тему предстоящего разговора.

За прошедший месяц он встречался со Львом Федоровичем восемь раз, практически один раз в три дня. Для военного времени срок немалый, и Михаилу приходилось видеть его в разном настроении: суровым, разговорчивым, доброжелательным, требовательным, веселым. Для каждого собеседника майор старался подобрать нужную тональность, умело отыскивал подобающие слова, позволявшие вносить в разговор доверительность.

В этот раз в интонациях его голоса присутствовали неизвестные ранее нотки. Как следует к ним относиться, Аверьянов не знал.

— Когда связь? — спросил майор нейтральным голосом.

— Сегодня в шесть вечера.

— Судя по всему, твое немецкое начальство очень тобой гордится, — произнес Лев Федорович, слегка улыбнувшись.

— Стараюсь по мере сил, — так же с улыбкой ответил Михаил.

— Тебя скоро, наверное, наградят.

— Возможно.

— А что ты хотел бы получить — медаль или, скажем, Железный крест?

— На все согласен! Главное, чтобы обратно не позвали. Лучше здесь, в кутузке, чем у немцев на сытных харчах.

— Не должны позвать, — сделался серьезным Волостнов. — Информацию немцам ты отправляешь достоверную. Нам известно, что она перепроверяется, и руководство тобой довольно.

— Сигналы рации слабеют, ресурс батареи питания скоро иссякнет. Еще несколько сеансов связи, и батареи совсем сядут, — заметил Михаил.

Лев Федорович понимающе кивнул:

— Сообщи о батареях Петергофу в ближайшей радиограмме. Срок командировочных удостоверений тоже скоро заканчивается. Об этом тоже надо будет сообщить. Документы у тебя подлинные?

— Так точно! Поменяли только фамилию.

— Они тебя ценят, — усмехнулся Лев Федорович, — документы хорошо сработаны.

Для успешного передвижения в советском тылу агентуру в основном снабжали фиктивными документами, начиная от удостоверения личности командного состава и заканчивая продовольственными аттестатами. Подлинники встречались лишь у агентов, выполняющих задания особой важности и у агентов-одиночек. Михаил Аверьянов входил в число избранных.

— Помнишь, я тебе обещал, что ты увидишь Марусю? — Волостнов остановил тяжеловатый взгляд на Аверьянове.

— Помню, — глухо отозвался тот. — С ней все в порядке?

— Жива, не переживай. Сейчас мы поедем к ней. Увидишься… Даю вам для общения три часа. На первый раз вполне достаточно, чтобы поговорить и поделиться пережитым. Если все пройдет благополучно, через пару дней приедем еще раз. А там, как Бог рассудит. Может, и дальше будете вместе.

— Лев Федорович, даже и не знаю, как вас благодарить!