Искупленный (ЛП)

Ральф — это причина, по которой социальный работник отменил опеку моей мамы. Когда мамин парень не был груб с мамой, он был ужасен со мной. Социальный работник забрал меня из дома и решил, что мама может попробовать снова через несколько лет, если поработает над собой и бросит своего парня. Мама решила, что Ральф — ее обычный поставщик наркотиков — принесет больше пользы, чем жирный чек, который она получала от правительства за халтурное воспитание детей. Это если кто-то может назвать воспитанием оставление меня на произвол судьбы в квартире, кишащей тараканами.

Она насмехается.

— Я бы не просила у тебя денег, если бы они мне не были нужны.

— Нет, мам. Ты бы попросила. В этом наша проблема. Каждый раз, когда я даю тебе деньги, ты обещаешь взять себя в руки.

И каждый раз, когда ты говоришь, что будешь чистой, я ведусь на это, потому что все еще не могу переступить через свой глупый безнадежный образ мыслей.

Она зажимает потрескавшуюся губу между зубами.

— Мне жаль. Ты знаешь, какая я.

— Лгунья?

Ее смех граничит с гоготом.

— О, Хлоя. Не будь такой.

— Честной?

Кажется, что ее настроение меняется к худшему, так как ее глаза темнеют.

— Язвительные комментарии хороши для подбора мальчиков, но они теряют свое очарование, когда используются против своей матери.

Я выпускаю воздух из легких.

— У меня нет денег.

— Ты лжешь. Сейчас конец месяца. Ты ответственна со своими счетами.

Конечно, она пришла бы в день зарплаты. Как я могла быть настолько глупой, чтобы подумать, что она хочет увидеть меня в мой день рождения?

— Нет. Я не лгу.

— Просто дай мне триста долларов, и я уйду. Это все, что мне нужно, — она грызет потрепанный ноготь.

— Нет.

Глаза моей матери переходят с меня на мою сумочку, висящую на крючке у двери. Ту самую сумочку, в которой хранится мой ежемесячный платеж за квартиру.

— Даже не думай об этом, — я хочу огрызнуться, но мой голос — лишь хриплый шепот. Пожалуйста, не думай о том, чтобы украсть у меня. Я твоя дочь, ради Бога. Мое горло сжимается от этой мысли.

— Ты не понимаешь. Спазмы становятся хуже без моих штучек, — она говорит о своей зависимости от опиатов как о случайной потребности в мороженом. Так было всегда: она жаждала наркотиков больше, чем материнства.

— Ты обещала бросить, — мой голос хриплый, печаль разъедает мое напускное хладнокровие.

Она усмехается, ее терпение, очевидно, истощается.

— Да, но я солгала. Мне жаль. Я пыталась, но это было ужасно. Я не могу жить без этого.

Несмотря на то, что я провела большую часть своей жизни, слушая сладкую ложь и пустые извинения, эти слова все еще тяжело ложатся мне на грудь каждый раз, когда она их произносит. Я словно возвращаюсь в то время, когда была маленькой девочкой.

Мне жаль, что я не пришла на сегодняшнюю сессию с психотерапевтом, Хлоя. Я обязательно приду на следующей неделе, клянусь.

Мне жаль, что Ральф вошел, пока ты принимала душ. Ты же знаешь, что он забывает постучать в дверь.

Мне жаль, что я пропустила Рождество в этом году. Я замоталась, но я исправлюсь в следующий раз.

Мама пользуется тем, что я отвлеклась, и бросается к моей сумочке. Я хватаюсь за подол ее рубашки, чтобы оттащить ее назад, и она крутится на месте. Треск ее ладони, ударившей по моей щеке, эхом отражается от облупившихся стен.

Она действительно ударила меня. Меня, блин, взрослого человека. Я отступаю назад и прижимаю ладонь к горящей щеке. Прилив крови заполняет мои уши, поэтому мне трудно ее слышать.

Мама обыскивает мою сумочку, как одержимая. Она хнычет, когда находит мой кошелек и перебирает купюры в своих костлявых пальцах. Ее жадные руки хватаются за более чем триста долларов, но я ничего не делаю, чтобы остановить ее. Я слишком ошеломлена тем, в какое животное она превращается, когда не получает своих наркотиков. Как она может смотреть на себя в зеркало? Я удивляюсь, как ее кожа не сползает с тела.

Мама роняет мой кошелек на пол.

— Мне жаль, малышка. Я не хотела, чтобы так получилось. Когда-нибудь я верну тебе долг, обещаю, — она смотрит на меня пустым взглядом, таким же, как и все ее слова.

Я ненавижу себя за желание, чтобы она проявила хоть унцию жалости к тому, как она со мной обращается. Ненависть превращается во что-то темное и уродливое внутри меня. Ядовитый гнев накапливается внутри, угрожая взорваться на нее.

— Между нами все кончено. Никогда не возвращайся сюда. Делай то, что у тебя получается лучше всего, и забудь о моем существовании. Навсегда.

— Ты не это имеешь в виду, — она нахмурилась.