Делать нечего. Все постепенно присели возле стен, выбирая места почище и потеплее. Некоторые, наиболее активные, разбрелись стараясь найти в темноте ночного погреба какую-нибудь подстилку, доску, вязанку хвороста, тряпку наконец, чтобы не лежать на голом полу. Как это ни странно но ни со строителей, ни с экипажа не сорвали куртки, плащи, при обыске забрали лишь найденное в карманах, да часы. Через некоторое время люди как-то устроились. Но сон не шел, нервное напряжение прошедшего дня не отпускало. В голове прокручивалось увиденное, убийство контрактников, переход в горы.
Прошло около часа, и в замке вновь провернулся ключ, звякнула цепь и острый луч фонарика, перескакивая со стен на пол подвала, выхватил из мрака испуганные лица людей.
— Эй! Кто командыр вертолета? Ты? Иды, наш командир с тобой гаворыт будэт. Быстрей, давай.
Руки товарищей по несчастью легли на мою здоровую ладонь в крепком дружеском прощальном рукопожатии. Последнее молчаливое напутствие перед неизвестным. Это все, что ребята могли сделать, и я был благодарен им. Встал, отряхнул по инерции куртку и брюки и вылез к боевику.
— Я - командир экипажа, пошли.
— Туда. — Бородач взял меня за плечо и развернул в нужном направлении. Перейдя через двор вошли в правое крыло большого кирпичного дома, блестящего в лунном свете стеклами темных окон. Пройдя коридор конвоир постучал в одну из дверей и, дождавшись ответа, распахнул ее передо мной. Комнату освещала горящая на столе керосиновая лампа, окна плотно зятянуты темной материей. Вот почему с наружи дом казался безжизненным, необитаемым. Просто соблюдалась нормальная светомаскировка.
За столом сидел командир, а может главарь, банды. Перед ним стопками лежали изъятые документы, немного в стороне — личные вещи, часы. В руке он держал вынутую из моих документов старую афганскую фотографию. Там я еще в форме, с разведчиками, на фоне боевых вертушек. Все — спалился майор.
— Садись, майор. Ты, мой гость.
— Не понял…
— Не узнал? Трудно меня узнать, столько лет прошло. Вот ты и попал ко мне в гости. Я ведь приглашал. Забыл, ты, майор, все забыл… Прости, может уже не майор?
— Майор… В запасе. — Тут, меня осенило. Вспомнил Афган, бой с душманами. Окровавленное тело разведчика. — Гоша? Неужели, Гоша?
— Он самый. Ты, смотрю нашу фотку не выбросил, с собой носишь. Не жалеешь, что чеченца спас?… Помнишь Афган? Не забыл?
— Такое и захочешь не забудешь. Я ведь там до самого конца находился. — Воспользовался заминкой и опустил ответ на первую часть вопроса. Гоша не настаивал на ответе.
— Значит так и не сделал в армии карьеру? Ходили у нас разные слухи о тебе. Мол сослали на погибель, вышвырнули из стратегической авиации, за какие-то прегрешения… В слух, при тебе не говорили, не давили на больное… Значит правда… Как пришел так, и ушел майором.
— Да мне и так ладно. Вот, как ты здесь очутился, — Я понизил голос, невероятная догадка пришла мне в голову, — неужели…
— Э, нет. Не то. Это давно в прошлом. Был бы на вашей стороне — не позволил бы контрактников резать… Все просто… Тогда, после лечения, дослужил, довоевал. Демобилизовался. Предлагали пойти в училище, в милицию тоже предлагали. Не захотел. Уехал домой. Устроился на нефтеперабатывающий завод в Грозном. Шоферил на бензовозе, потом возил начальство, калымил понемножку. В институте вечернем на инженера учился. Женился. А как ты, женат?
— Не нашел свою половину, а может уже потерял. Пока, во всяком случае один. Так теперь проще.
— Ох, ты прав. Плохое время. Одному проще. Сердце за семью не болит. Дом мой снарядом… все, что наживал прахом пошло, еле семью успел вытащить. В горы к родным отправить.
Он придвинул ко мне стопку моих документов, вещей.
— Забирай. Извини, что так получилось.
— Ну, ты же не мог знать кто в вертолете летит, когда стрелял.
— Мы не стреляли. — Он вытянул из валяющегося на столе портсигара бортмеха две сигареты. Одну протянул мне, вторую взял сам. Поднес огонь зажигалки, прикурил сам. Сигарету я взял, но к документам, часам и другой мелочевке не прикоснулся.
— Вас сшибли ЗУшками. Ты их у меня в отряде видел? Нет. То-то и оно. Все средства ПВО по приказу командира участка к Ачхой-Мартану стянули. Для чего — не знаю. Но кроме вашего борта в воздухе никого не видели. Мы с задания возвращались. Заметили как вы садились. Вот и подоспели.
— Слушай, твои же люди мясники. Четверых на наших глазах зарезали…
— Давай, не надо… — Взорвался он, зашипел на меня, засверкал глазами. — Эти шакалы за деньгами легкими сюда поперлись. Ты знаешь, что творят?
— Нет, не в курсе. Мы в основном сидели в Грозном, в четырех стенах, или вылетали со строителями. Особо ничего и не видели. Нас плотно опекали.