Искушение

Разочарование. Да, именно оно, потому что Шелест ведет себя по-свински, потому что эта его подружка здесь не случайно. Я на тысячу процентов уверена в его невиновности, но на столько же уверена в ее совсем не бескорыстных и дружеских мотивах. И это разочаровывает. То, что он этого не видит. Или же делает вид, из жалости…

– Переезжаешь?

Его голос разрывает эту тишину, и я вздрагиваю. Оборачиваюсь на свой чемодан, а когда возвращаю взгляд, сталкиваюсь с его глазами.

– Я ушла из дома…

Почему-то говорить это стыдно. Словно это не я ушла, а меня выгнали.

– Что произошло?

Я молчу. Не хочу говорить об отце, Грише, этих идиотских идеях, и о том, что он меня ударил. Прижимаю пальцы к губам, словно проверяя, не сон ли это.

– Ге-е-ера, – протягивает мое имя, и что-то мне подсказывает, что ничего хорошего это не сулит, – у меня складывается впечатление, что я нужен тебе лишь тогда, когда у тебя все плохо. Ты поругалась с папочкой и прибежала ко мне, а пока у тебя все было хорошо, неделю не отвечала на мои звонки.

Нет. Нет. Все не так. Что он несет? Как он вообще мог до такого додуматься? Хотя мое поведение действительно смахивает на нечто подобное. Что сказать? Правду? Соврать? Я не буду ему врать. Недоговаривать и врать – разные вещи… наверное…

От этого тона становится пусто и холодно.

Богдан тяжело вздыхает, но вместе с этим притягивает к себе. Кутаюсь в его объятия, чувствуя себя лучше, сильнее.

Мне очень хочется сказать правду. Очень. Но я знаю, что это не приведет ни к чему хорошему. Богдан будет злиться и может наделать глупостей.

– Мы поругались, и я ушла из дома. Сбежала…

– А неделю почему молчала?

– Перед этим он узнал, что ты вернулся, и запер меня, телефон почти отобрал, интернет отключил…

Вру во благо, во благо же?

Мы встречаемся глазами, и то, что я в них вижу, мне совсем не нравится.

– Все хорошо, – словно оправдываюсь, – уже все хорошо. Слышишь? Не надо никуда лезть, пожалуйста. Ничего не делай, всем будет только хуже, – умоляю его, сильнее сжимая огромную ладонь.

Богдан усмехается. В нем словно что-то переключается.

– Прорвемся, Умка, – целует в висок, – прости, – поворачивает меня к себе, касаясь моего лица.

Я морщусь больше по памяти, нежели от боли. Отрицательно мотаю головой. Тянусь к нему ладонями. Хочу обнять. Обнять и не отпускать. Он мне нужен. Нужен как воздух.

– Я, как всегда, подумала о тебе хуже, чем есть на самом деле. Идиотка.

– Ге-е-ра, – так нежно протягивает мое имя, что по спине ползут мурашки, – я ничем не лучше. Не знаю, что на меня нашло… я так не хотел… можешь меня выгнать, я с удовольствием переночую на коврике.

– Дурак. Все нормально. Это было даже, эммм, интересно, – смеюсь, наконец-то отпуская эти проблемы.

Глава 5

Богдан.

– …Герда, я даю тебе месяц. Если через тридцать дней ты вернешься в мой дом, то я забуду все, что ты натворила, если же продолжишь играть в любовь, не обессудь, помощи от меня ты больше никогда не получишь.

– Даже не надейся…

– Месяц, дочь, один месяц. Я думаю, тебе хватит этого времени, чтобы хлебнуть проблем.

Я слышу этот диалог. Он бьет по барабанным перепонкам. Злит. Очень злит. Гера отходит от окна, роняя руку. У нее такой взгляд, самому сдохнуть хочется. С*ка, почему у нас все так? Все!

Откладываю вилку, барабаня пальцами по столу. Что не день, то праздник, блин!

– Гер…

– Не надо, ничего не говори, Богдан. Ничего, – устало вздыхает, – мне плевать на все, что он думает и чего хочет!

– Иди ко мне, – протягиваю руки, сжимая ее в объятиях, – мне нужно съездить на работу, а вечером сходим куда-нибудь. Хорошо?

– Хорошо.

Я оставляю ее дома, а сам еду в клуб. Пока иду по проспекту, никак не могу отделаться от мысли, что она что-то не договаривает. Не то чтобы у меня есть повод не верить. Но, с*ка, интуиция…

В зале нагружаю мышцы по полной, потому что мозг разрывает на части от всего происходящего. По факту я не успел осознать, что уже дома… и, с*ка, как в плохом анекдоте, с корабля и сразу на бал. Бал, усыпанный проблемами.

– Ты полегче, – Иваныч хлопает по плечу, но я этого почти не чувствую.

Если телом я здесь, то головой дома, с Гердой. Ее отец мне никогда не нравился, но все это… это переходит абсолютно все границы.

В спарринге веду себя агрессивно, знаю это. Как и то, что это непрофессионально. Смешивать проблемы… знаю, но не могу заблокировать сознание. Точно не сегодня. Устраиваю тотально жесткий прессинг, после которого провожу ярко играющий нокаут.

Теперь в душ и к малявкам. Некогда не думал, что тренировать кого-то может быть интересным. Не рассматривал себя как тренера, и стараюсь делать это до сих пор. Потому что стабильность в моем положении равна смерти. Мне нужно двигаться, пробиваться. Тренерская деятельность – что-то сродни болоту. Затягивает, лишая возможности идти вперед.

– Богдан Николаевич, – оборачиваюсь.

Никак не могу привыкнуть к этому. Это немного корежит, когда тебя в девятнадцать лет по имени-отчеству называют. Отврат.

– Чего тебе?

– Можно мне сегодня пораньше уйти?

– Нет.

– Но у меня…

– Тренировка у тебя…

– Хорошо…