Искушение

— Я прошу вас посмотреть, что они там делают, — бормотал он, близоруко моргая. — Работы идут, давно начаты, хотя ТЭО никто не утверждал. Никто.

— Давайте сначала посмотрим на реку, — сказала Валерия задумчиво. — Пойдемте на берег.

Солнце садилось по ту сторону Чилима, темно-тяжелого, студеного под осенним небом; свинцовый диск погружался, втягивался в рыхлую, вытянутую над тайгой, разваленную тучу, и предзакатный у того горного берега свет металлической полосой далеко лежал на воде так неприютно, немо, так чуждо, как будто неведомая злая земля начиналась там, связанная с этим поселком смертельным заговором. Необычно широк был Чилим и до тоски уныл и враждебен своей неоглядной водной пустынностью, чего раньше так жестоко не испытывал Дроздов ни на Енисее, ни на Оби, ни на Ангаре. С севера дуло перед вечером промозглой влагой, по берегу ходил сырой ветер, обдавал сладковато-горькой гнилью опавших листьев. И стало холодно от близкой пустыни воды, от гнилых запахов, от гула невидимых за деревьями слева моторов бульдозеров и от сумрачного и странного ощущения, что где-то здесь, в тайге, был убит Тарутин.

— Пойдемте в тайгу, я покажу вам, где они ведут дорогу к дебаркадеру, — продолжал бормотать Улыбышев. — А слева от дороги строят рабочий поселок. Я вам все покажу. Это преступление, самовольство. Они здесь как правители. Посмотрите на баржи. По воде уже подвозят и подвозят технику.

— Что за слюнтяйская чепуха! — выругался Дроздов, сбоку глянув на неласково темнеющий простор Чилима, на старый дебаркадер, где стояли мощные железные тела землечерпалок и подъемных кранов, выгруженных, видимо, на днях, и повторил с гневом: — Ерунда! Глупистика! Чепуха!..

— Вы о чем? Не верите разве? — испуганно вскрикнул Улыбышев.

— Вы свидетель преступления, а он следователь, и он навязывает вам, чего быть не могло! Идиотизм это или умышленный уход от истины, чтобы запутать дело! Почему вы так робки перед этим Чепцовым? Вы свидетель, а не он!..

— Я боюсь его… Я не смог, — залепетал Улыбышев, спотыкаясь на корневищах. — Вы знаете, он допрашивал меня так, как будто я убил Тарутина. Как будто я отравил его водкой, а он, пьяный, в костер упал…

— Вы чересчур многого боитесь! — выговорил без жалости Дроздов. — Вы боялись, когда видели, как эти подонки убивали Тарутина, вы боитесь и следователя! Простить вам не могу то, что вы не уложили этих подонков, когда все произошло! У вас ружье в руках было?

— Да.

— И на ваших глазах убили вашего друга? Так?

— Да.

— Так почему же вы не совершили акт справедливости?

— Игорь Мстиславович! — крикнул истонченным голосом Улыбышев. — Что я должен был сделать — убить их? Но я тоже был бы убийцей…

— Тряпка вы, Яшенька! — сказал Дроздов грубо и презрительно. — Нет, в архангелы с карающим мечом вы не годитесь! Предали учителя до третьего крика петуха. И еще распускаете слюни перед следователем. У него нет улик, доказательств, кроме вашего свидетельства, но он, видите ли, раскроет преступление, обвинив вас, слюнтяя, в отравлении Тарутина. Вы думаете, это трудно ему сделать? И вот вам: ваше слюнтяйство — и две жертвы, и начнут выкручивать вам руки за вашу же трусость! Отвратительны вы мне, мальчик, противны! Работать вместе с вами в тайге я бы не мог! Запомните: сейчас прощается только добро! Настало это время. Евангельское непротивление злу покрылось архаичной пылью, милый мальчик! Вы еще не усвоили, что убийцы и балерун — не из кондитерского магазина!

— Игорь, остановись, ради Бога! Ты очень резок!..

Они вошли в просеку, заполненную режущим звоном бензопил, грубым рокотом двигателей, — бульдозеры двигались и разворачивались в глубине трассы, тупо и упрямо сваливая молодые лиственницы по бокам просеки, вдоль которой трелевочные трактора тянули спиленные пихты, а справа и слева падали, ударялись о землю костры срезанных лиственниц, рассыпаясь искрами багряной хвои. Здесь, не прекращаясь, шли работы, должно быть, не первый месяц прокладывали трассу вблизи пристани к строящемуся среди тайги рабочему поселку.

«Это ничем уже не остановишь. Деньги отпущены, кто-то тайно отдал приказ, и механизм заработал. Судьба этого края решена. Обещание благ, каскады ГЭС с неокупаемой энергией. Переселение деревень, в том числе и Чилима. Затопление многих сотен километров тайги, гниющие водохранилища и постепенная гибель рыбы, воды и земли. Тарутин хотел остановить разрушение на Волге. Ничего не вышло. Волга превратилась в сточную канаву. «Остановить»? «Остановись»? Валерия только это сказала: «остановись, ради Бога!» Почему так муторно, так тошно на душе?..»

— Остановись, ради Бога, и не упрекай больше, — проговорила быстро Валерия. — Я тебя очень прошу. Ты ждал и хочешь от него жестокости? Это было бы еще хуже.

— Это был бы поступок.

— Неужели ты бы это сделал?

— Не задумываясь.

— И тебя посадили бы в тюрьму.

— Наверно, посадили бы, — согласился Дроздов, в эту секунду нисколько не сомневаясь, что выпустил бы в порыве справедливости возмездные заряды по тем двум убийцам Тарутина, что в бессилии не мог сделать его ученик.