Искушение

– Мы добрались! Добрались! – сказала она громко, удивляясь и радуясь. Она вспомнила о тех, кто ехал в Америку до нее, как живой груз, запертый не на десять дней, а на пять-шесть недель в душной глубине трюмов, в гораздо худших условиях, чем сейчас. Старый моряк-датчанин из Копенгагена рассказывал ей, как это было. Мужчины, женщины, дети разных национальностей и обычаев теснились в трюме все вместе. Когда у них кончалась провизия, они вынуждены были покупать ее у капитанов, бесчестных людей, обиравших бедных иммигрантов и богатевших за их счет. У пассажиров с нижней палубы всегда немного денег. Для некоторых единственной пищей служила речная вода, которой они запаслись перед отплытием. Ею заполняли пустые бочки, какие были под рукой: из-под уксуса, скипидара, или даже нефти. Несвежая вода вызывала отравления, лихорадку. Не всем посчастливилось дожить до конца пути. Одних унесли болезни, других смыло за борт волной, захлестывавшей трюм во время шторма.

– Мы выдержали. Прошлое осталось позади, – подумала Дженни.

Ее глаза постепенно привыкли к полутемной каюте, и девушка двинулась к своей койке. Она уже была совсем рядом с заветной ступкой, стоило только руку протянуть, как за спиной раздался приглушенный вскрик. Дженни застыла на месте, разрываемая противоречивыми чувствами, – бежать к Ингри… в Америку… или за маминым подарком, будто ничего не произошло. Схватив ступку и затаив дыхание, она прислушалась. К ее ужасу и отчаянию в каюте снова послышался неясный звук.

– Кто здесь? Есть здесь кто-нибудь? – выкрикнула она и бросилась бежать по узкому проходу, прижимая к груди драгоценный сверток. Пустые койки мелькали перед глазами, как кадры фильма, который она видела однажды. Из-за Ингри душа у нее была не на месте. И как это ее угораздило оставить ребенка с малознакомым чужим человеком! Дженни была уже почти у выхода, когда ужас приковал ее к месту.

На нижней койке, вцепившись в железную раму побелевшими пальцами, полусидела женщина.

«Совсем юная, почти девочка», – подумала Дженни. Из-под цветастого платка выбились прядки влажных от пота русых волос. На коленях, на вышитой домотканой юбке, лежал маленький, хилый, только что родившийся ребенок. Непроизвольно Дженни уронила сверток, со звоном покатившийся по полу, взяла малыша, перевернула вниз головкой и похлопала по ягодичкам. Лишь тогда послышался слабый писк. Женщина устало улыбнулась и заплакала. Потом взяла ребенка и прижала к груди.

– Посмотри, какой чудный мальчик! – Дженни машинально перешла на шведский язык. Счастливая улыбка юной матери сказала ей больше слов.

– Мне нужно идти к своей девочке, но я скажу, чтобы тебе прислали помощь… «Вио-лет-та Вен-ти», – прочла она имя на бирке. – Я пришлю… Нет, нет, не вставай. – Женщина сдернула с головы платок и намочила в тазу, стоявшему рядом с постелью. Трясущимися руками она мыла малыша. Он размахивал ручками и гугукал от удовольствия. – Дай-ка, я оботру его… и потом пойду, – Дженни заставила Виолетту лечь. – Ему нужны пеленки, одеяльце. – С помощью платка она показала, как ребенка нужно запеленать, и стала снимать шаль. Женщина жестом остановила ее и вытащила из-под койки кусок овчины. Обработанная сторона была гладкой и мягкой, как замша. Шелковистый мех отливал золотом.

– Как замечательно приехать в Америку одетым в золотые одежды. – Дженни завернула новорожденного и положила рядом с матерью.

– Виолетта, я должна идти к моей Ингри и… что ты делаешь? – Она все еще говорила по-шведски. Женщина сунула ей в руки маленький гукающий сверток и сложила руки на груди.

– Он твой сын, Виолетта. Я не могу взять его у тебя. – Когда Дженни отрицательно покачала головой, Виолетта с мольбой протянула к ней руки. Потом прижала ладонь к своей груди, потом махнула в ту сторону, откуда они приехали. Указав на ребенка, отрицательно качнула головой.

– Ragazzo [7]– американец, – сказала она. – Я malata. [8]

– Mal… malata? Даже если ты больна, если они захотят отправить тебя назад в Италию, твой сын должен быть с тобой. Здесь он будет сиротой. Виолетта, у меня нет молока… мне нечем кормить его… нет денег… документов, – Дженни показала на грудь женщины, на бирку с именем. Виолетта поняла. Она потянула шаль Дженни и спрятала малыша в глубоких складках.

– Crossa capo come Statue Liberta, [9]– сказала она, сравнив шаль с одеждой мисс Либерти. Женщины пристально смотрели друг другу в глаза. Дженни молчала.

– Назови Эллис… Эллис Айленд Винченте, – говорила женщина, заливаясь слезами. Дженни разобрала всего несколько слов, но их смысл был ей понятен.

– Да, накидка у статуи большая, Виолетта. И пол моей шалью достаточно места. Имя твоего сына – Эллис Айленд Винченте Венти. Эллис – в честь острова, Винченте – отца, Венти – в твою честь. Я возьму его с собой в Айову. Я буду заботиться О нем, как о собственном сыне. Обещаю тебе.

– Айова, – повторила Виолетта и закрыла глаза. Когда она открыла глаза, ни Дженни, ни малыша уже не было.

ГЛАВА 3

Ингри исчезла.