Искушение

Как только это происходит, иллюзия превращается в нечто иное, такое, что у меня возникает чувство, будто я вернулась домой. И внезапно в моей голове звучит голос – не тот, к которому я привыкла и который предупреждает меня о том, что впереди неприятности. Нет, этот голос тих и полон сарказма. И он мне знаком – очень, очень знаком.

– Не прошло и года.

– О черт. – У меня обрывается сердце. – Вы его слышали? – спрашиваю я Кровопускательницу. – Скажите мне, что слышали.

– Ничего страшного, Грейс, – отвечает она. Возможно, она говорит что-то еще, но я не слышу, потому что мир вокруг меня вдруг погружается в непроглядную черноту.

Глава 33. Трудно выбирать сражения, когда они выбирают тебя

Что-то не так.

Это первая мысль, которая приходит мне в голову, когда я медленно открываю глаза. Голова болит, к горлу подступает тошнота. Я лежу на кровати в помещении, которое, судя по всему, являет собой тускло освещенную спальню. Это странно, ведь последнее, что я помню, это мой разговор с Кровопускательницей, продолжавшийся до тех пор, пока я не услышала в своей голове какой-то голос с британским акцентом.

Я вспоминаю о Хадсоне и резко сажусь, о чем сразу же жалею, поскольку комната тотчас начинает кружиться. Я пытаюсь глубоко дышать и сосредоточиваюсь на том, чтобы вспомнить то, что важно. А именно Хадсона и что он делал.

Он что, снова завладел моим телом?

Не ранил ли он Джексона или Кровопускательницу? Не поэтому ли их тут нет?

Или – того хуже – не ранила ли их я сама?

Я опускаю взгляд, чтобы посмотреть, нет ли на мне крови – наверное, я буду делать это до конца жизни после того, как Хадсон напал на вожака человековолков.

– Извини, я не думал, что из этого мудака вытечет столько крови. Это был всего лишь небольшой укус.

О боже, это не просто плод моего воображения. Черт. Я закрываю глаза и ложусь опять, молясь о том, чтобы все это было дурным сном.

– Перестань со мной говорить! – приказываю я.

– С какой стати мне делать это теперь, когда ты наконец можешь слышать меня? Ты хоть представляешь, как тут скучно? Тем более что ты проводишь столько времени, мечтая об этом лузере, моем братце. Это так тошнотворно.

– Ну так можешь убраться, когда захочешь, не стесняйся, давай, – предлагаю я.

– А что я, по-твоему, пытаюсь сделать? – В его тоне звучит раздражение. – Но тебя разозлило и это, несмотря на то, что идея твоя. Не обижайся, Грейс, но ты женщина, которой нелегко угодить.

Не может быть. Достаточно скверно и то, что он паразитирует на моем теле, а теперь еще и этот бестелесный голос в моей голове. И не просто бестелесный голос, а такой, который принадлежит психопату, говорящему с выраженным британским акцентом. Как же я дошла до жизни такой?

– Эй, послушай, мне это не нравится. Я не бестелесен. Во всяком случае, не совсем.

– Вижу, ты не собираешься спорить с тем, что ты психопат. – Я ошеломленно качаю головой.

– Это называется «выбирать свои сражения», то есть ограничивать круг проблем, которые собираешься решать. Попробуй как-нибудь последовать этому правилу, и тебе не придется так часто оказываться в лазарете. Шучу.

То, что он, возможно, прав, только усугубляет мое раздражение.

– Какой смысл в этом разговоре?

– Грейс, – тихо говорит он, – открой глаза.

Я не хочу этого делать. Не знаю почему, но ужасно не хочу. Но в то же время это как навязчивая тяга, которая, я знаю, выйдет мне боком – такое было со мной, когда я в седьмом классе сломала зуб и потом меня неудержимо тянуло все время трогать его языком, хотя я и знала, что он такой острый, что я порежусь. То же самое я испытываю и сейчас, слушая, как Хадсон говорит мне открыть глаза.

– Ничего себе, значит, я, по-твоему, что-то вроде зубной боли? – Он задет. – Ну спаааасибо.

– Будь ты зубной болью, я бы пошла к стоматологу, и пусть бы он высверлил тебя из моей головы, – говорю я ему, слыша звучащую в моем голосе бессильную злость. – Притом без новокаина.