Искушение архангела Гройса

Я съехал с дороги на гравий, которым зачем-то была засыпана мелиорационная канава. Из машины вышли все, кроме Теляка. Гарри переложил булыжник, который Теляк уже завернул в свою куртку, в багажник и закидал его картонными ящиками и старой одеждой. Тряпье показалось мне знакомым.

– Федор Николаевич, а чей это «уазик»?

– Кости Воропаева. А что? Он тебе родственник, кажется? – Магистр продолжал сидеть в машине, свесив ноги наружу. Ступить на землю после ночного стресса, видимо, не решался.

– Да вроде того… А зачем «уазик»-то?

– А чтобы не привлекать внимания. У меня были соображения на этот счет. И Сероштановы посоветовали.

– Они вам родственники?

– Да нет. Старые друзья… Приятели…

Наш разговор прервал механический гул, похожий на шум передвижения военной техники. Мы подняли глаза и узрели свет противотуманных фар шикарного лимузина, пылающих над хромированным бампером. Из-за поворота выезжал советский автомобиль представительского класса. Фирменная птичка на радиаторе не вызывала сомнений, что перед нами автомобиль «Чайка», членовоз. Машина была черного цвета, в хорошем состоянии, мытая, отполированная. За тонированными стеклами не было видно ни водителя, ни пассажиров.

При виде автомобиля Грауберман вытянулся по стойке смирно, отдал честь комически согнутой ладошкой. Мишка демонстративно отвернулся. Я продолжал сидеть на корточках, поглядывая то на автомобиль, то на шефа.

– Это не за нами? – спросил я почти серьезно. – Гостю из космоса нужно оказать должный прием.

Теляк в ответ прошептал что-то нечленораздельное. Автомобиль проплыл мимо нас, сверкая величественной красотой. Напряжение слегка спало. Однако следом за первой машиной из-за леса показалась вторая «Чайка». Тот же полированный блеск, ровный гул мотора, затемненные окна. Перед нами проходила колонна антикварных правительственных автомобилей в количестве двадцати четырех штук. Представить себе такое автомобильное шоу в зоне отчуждения невозможно. По проселочной дороге, в неизвестном направлении, с шиком и помпой мимо нас проезжали высокопоставленные лица. Бьюсь об заклад, что в республике такого количества «ГАЗов» и «ЗИЛов» генсековского уровня попросту не было. И, что еще забавнее, в республике не было такого количества высокопоставленных работников.

– Мы чужие на этом празднике жизни, – прокричал Гарри, стараясь заглушить шум работающих моторов. – Вот она, несправедливость! Бьешься всю жизнь в надежде накопить на ничтожный «Матиз» и как только покупаешь его, он попадает под колеса пуленепробиваемого «Хаммера»! Кто к нам пожаловал? Уго Чавес? Слободан Милошевич? Петр Миронович Машеров? Маршал Гречко во всей красе? – Гарри артистически изогнулся в поклоне. – А может быть, это сам Иосиф Виссарионович? Здравствуйте, товарищ Коба. Мы ждали вас всю свою сознательную жизнь.

Гарри выступал красиво, в нем чувствовался талант оратора. Недаром во времена перестройки он поддерживал неформалов, хотел вступить в Демсоюз или «Мемориал». Думаю, сейчас он предавался не только политическому скоморошеству, но и искреннему чувству.

Загадочный кортеж прошел мимо, пыль рассеялась. Молча мы засобирались в путь. Федор вызвался сесть за руль: ему хотелось встряхнуться. Минут через десять показались первые заборы Старой Иолчи. Странно, что не было слышно ни петухов, ни собак. Мы въехали в вёску, остановились у дома Сероштановых.

– Трэба нешто робить. Ты чуэшь? – закричал Теляк, входя в избу. – Эй, есть хто?

В доме никого не было. Мы съездили к москалям, но и на их бараке висел замок. Съехали, что ли? Деревня казалось вымершей. Мы не могли найти ни человека, ни домашнего животного. Магазин закрыт. Даже бабки, вечно сидевшие на лавочках, куда-то исчезли. Ни свиней, ни коз, ни тучных стад.

– Надпись «Все ушли на фронт», – продолжал шутковать Гарри. – Может, их гета… выселили всех… или гета… угнали в Германию?

Теляку было не до шуток. Он собрал вещи, написал записку хозяевам. Велел нам быть готовыми к отъезду через десять минут. Я за это время успел побриться и почистить зубы. Мужики ушли прихорашиваться к колодцу, где опять-таки из высокого чувства юмора окатили друг друга по очереди водой: ведро оказалось рядом.

Когда мы выехали из вёски в направлении к Брагину, нам попался на дороге человек, шедший по направлению к Иолче. Увидев нас, поднял руку. К нашему общему ужасу, путником оказался Чернояров. Сергей Володарович Чернояров, друг моей молодости, подорвавшийся вчера на фашистской мине. Он подошел к «Патриоту», спросил у Мишани что-то на незнакомом языке. Вид у него был надменный. Я вообще никогда его таким не видел.

– Aveh, – сказал он Гройсу. – Aveh, brathe!

Далее следовала длинная монотонная фраза, в которой я разобрал слова bahsheh и daarkha. По гортанному звучанию речи можно было предположить, что он говорит по-арабски.

– Aveh, – ответил ему Мишка как ни в чем не бывало.

Он бегло заговорил на том же языке, жестикулировал и даже подшучивал над чем-то.

– Ainoo, Heleh, – соглашался Чернояров с Мишаней.