Искушение архангела Гройса

– Я еврейка и по матери, и по отцу, – сказала Илана, сразу расставив все точки над i. – Пятая статья. Пятая колонна. На юрфак ход был закрыт. На экономический тоже. Пошла на экологию. В семье говорилось: если хочешь чего-нибудь здесь достичь, будь лучше прочих в несколько раз. В сто раз, в двести. Это возможно, парни. Я и старалась. Я всю жизнь работала, училась, я книжки читала, когда вы водку пили. Я в шахматы умею играть лучше всех в этой комнате. Я понимаю, что вы психуете, но это государство создали мы! Думаете, зря наши дедки и бабки топтались под луной Шагала? – Илана показалась мне пьяной. – Мужчины… вы что, не знали, что я жидовка? Вы – дураки курносые, мать вашу! – Она встала, вздохнула, окинула стол пьяноватым взглядом… – С вашими выводами моя жизнь не совпадает. Я здесь новый человек, конечно… – Ланка совсем разошлась. – Вы говорите, что на войне погиб каждый четвертый белорус, гордитесь этим. А чем тут гордиться? Воевать надо, а не умирать… Здесь замочили миллион евреев, что уже половина всех жертв… Сто двадцать тысяч угнанных в Германию не вернулись, но тоже вошли в списки погибших. А че они не вернулись, парни? Че они не вернулись к вашему Сталину? Сели пить баварское светлое? Такой вот день Незалежнасци. Скажите, пожалуйста, я что… виновата в том, что я еврейка? Меня мама так родила… Если мы в чем-то виноваты, соберите документы, передайте в Гаагу, куда угодно. Устройте суд, трибунал, и мы ответим. А что трепаться-то зря? Это моя страна. Моя. Наша. Общая! Лучшее, что я сделала в жизни, – вернулась на родину. Здесь лежат кости моих предков начиная с четырнадцатого века. Ваши кости тоже здесь лежат. Вашим костям тесно? Вы знаете имена ваших прадедов? А я знаю! – Илана вздохнула и села на свой табурет. Я заметил, что она очень перебрала сегодня.

– Все мы советские люди, – подхватил Лев Васильевич. – Нехорошо играть в политику на трагедии. Евреи сделали революцию и стали самими нами, советскими людьми. Они приняли все горести, разделили все радости вместе с нами… За время войны погиб каждый четвертый белорус…

– Каждый шестой! – неожиданно резко возразила девушка, интересовавшаяся моим автомобилем. – Погиб каждый шестой. Здесь полегло около миллиона военнопленных со всего Союза, сто пятьдесят тысяч служили немцам – они что, тоже жертвы? Ну и большевики хорошо поработали. И вы, Илана, извините нас. Извините, что молчим. Мысленно мы с вами.

Шаблыка расплылся в улыбке.

– Вот как! Бунт на корабле? За словом в карман не полезут.

Ненавистник фуфлогонов мрачно кивнул, налил себе апельсинового сока в стакан из-под киселя и перед употреблением его понюхал.

– От евреев освободиться можно, – вдруг выдохнула Ольга. – Не такая уж большая это проблема. Можно дружить, а можно и не замечать. Главное – понять, как освободиться от мертвецов. Они всегда с нами! Смотрят на нас, перешептываются. Сегодня они друзья, а завтра…

Народ испуганно замолчал. Мне тоже показалось, что соседка приняла на грудь лишнего. Лицо ее пошло пятнами, на шее появилась испарина. Она не могла отчетливо выразить свою мысль, но, видимо, чувствовала то, чего не ощущают другие. Я насторожился. История с Гарри все еще не выветрилась из головы. Завершить мысль соседке не дал Матюшонок. Чокнутый пенсионер пришел на огонек, правильнее бы сказать, на запах. Дверь к Шаблыкам была открыта, старик не стал стучать. Из прихожей послышался его сипловатый голос, поздравляющий всех с Незалежностью и хорошими погодами.

– Гладиолус Оленьке принес, – базлал Матюшонок. – Лидка сама посадила. Луковица с кулак! Медовый цвет, хмельной! Пчелкам радость, девкам страсть!

Вскоре его физиономия появилась в дверном проеме, он долго снимал с себя сандалии и, судя по виду, устал.

– С праздником, сябры! – выкрикнул он.

Цветок Матюшонок сорвал на клумбе у дома, и не самый удачный. Вялый, полузасохший, хотя и внушительных размеров, этот дар вряд ли можно было считать сюрпризом.

– Привет, – без энтузиазма сказал Шаблыка. – Заходи, коли пришел. Нальем. Годовщина как-никак… Свято…

Матюшонок перевел глаза с эмвэдэшного Максима на меня, контуры его мысли с треском замкнулись.

– Максимка, хватай его! Россиянина! Шпиён, диверсант, поджигатель! Он здесь, чтобы лишить нас свободы! Нарочно приехал! Пишет доносы в Москву, совращает девок! Олигарх! Ворюга! Азиат! Контрабанду распространяет! Я работал в магазине «Конфискат», знаю таких! На вид красавчик, а под полой запрещенные консервы!

Все рассмеялись. Магазином при местной таможне в свое время пользовались многие. Конфискованная у транзитников продукция реализовывалась за полцены, а если по блату, то и бесплатно. Сигареты, консервы, водка. Непонятно, почему все это отбиралось пограничниками, но разнообразие в продовольственный рацион поселка вносило. Какие там крабы, какая икра? Сплошные бычки в томате.

Матюшонок выпил предложенную ему дозу, недовольно поморщился и добавил:

– Зря вы пригрели у себя эту змею.