Искушение богини

Тутмос проводил это время у матери, которая прожужжала ему все уши своими советами. В конце концов он не выдержал и пошел к Хатшепсут, но та безапелляционно отослала его прочь в довольно резких выражениях. Ночь перед походом он провел на царском ложе один, и будущее представлялось ему мрачным.

Наутро фараон вместе с Хатшепсут, пен-Нехебом, Хапусе-небом и Нехези стоял на трибуне, сооруженной специально ради этого случая, и принимал парад. Утро видалось чудесное, легкий ветерок колыхал знамена и развевал флаги, войско было обсыпано тысячами ярких бликов, словно сухой трут искрами, – это солнце сверкало на остриях копий и лезвиях боевых топоров. Плотно сомкнув ряды, глядя прямо перед собой, пехота недвижно ждала. Далеко на заднем плане виднелись палатки – маленькие белые конусы, похожие на игрушечные пирамидки. Левый и правый фланги четырехтысячного войска составляли колесницы, легкие, миниатюрные, окованные медью; спицы огромных колес тускло блестели. Лошади тоже ждали, вскидывая гнедые головы, красные, желтые и белые плюмажи весело трепыхались на ветру. Хатшепсут смотрела на мощь и славу Египта, его главную опору.

Прямо перед ней стояла дивизия Гора, знаменосец которой был украшен крючковатым клювом и хищными глазами бога. У подножия трибуны выстроились генералы в полном боевом облачении. Ближе всех к ней был ударный отряд – несгибаемые воины с несгибаемым взглядом, те, которые первыми погибали и последними покидали поле сражения. Между ними стояли офицеры: луки через плечо, древки копий врыты в песок. Князем дивизии Гора был назначен Хапусе-неб. Он предпочел идти с солдатами, а не ехать впереди войска в свите фараона. Как и все, он тоже ждал, не сводя холодных глаз с женской фигуры на помосте. Хотя Тутмос и облачился в двойной венец, люди смотрели только на Хатшепсут. Она была одета, как подобает главнокомандующему: узкая белая повязка вокруг бедер, скрывающий волосы кожаный шлем до плеч и белые кожаные перчатки с раструбами, чтобы не поранить руки тетивой лука и не натереть поводьями. Обута она была в кожаные белые сапоги, запястья под перчатками охватывали толстые серебряные браслеты командира царских храбрецов. Лишь одна деталь костюма выдавала истинный статус Хатшепсут. Над ее лбом вздымалась маленькая серебряная кобра, и даже тем, кто стоял в задних рядах, было хорошо видно, как она вспыхивает на солнце. Взгляд молодой женщины пробежал по рядам пехотинцев, голубым шлемам колесничих, поднялся наконец над лесом копий и луков и устремился к дворцу, ярко-красному, несмотря на расстояние. Она стремительно повернулась к Тутмосу, думая о Сенмуте, который ждет сейчас на крыше, и об Инени и Юсер-Амоне, которые поднялись на стену посмотреть, как будет проходить войско.

– Кто будет говорить, ты или я? – спросила она. – Пен-Нехеб, мы готовы? А где же царские храбрецы?

Она встревожено повернулась к Нехези, и тот поклонился, вытянув руку в кожаной перчатке.

– Вот они подходят, – сказал он. – Воины опаздывают, но я не буду просить за них прощения, ваше величество, сейчас вы сами поймете почему.

Из-за небольшой рощицы на берегу выходили, закинув за спину щиты и поднимая ногами клубы пыли, полсотни смелых. За ними катилась новая, сверкающая золотыми пластинами, искусно сработанная и изукрашенная колесница: на горделиво приподнятом носу высечены перья Амона, с каждого бока смотрит глаз Гора. Вся упряжь была выполнена из тонкой и прочной кожи, удила и мундштуки сделаны из золота. Колесничий взмахнул кнутом, крепкие приземистые лошадки пошли в галоп, завертелись, отливая золотом, колеса. В вихре удушливой пыли и танцующих белых плюмажей колесница подлетела к помосту, стала как вкопанная, и с нее, выписав кнутом замысловатую фигуру, со смехом соскочил на землю Менх. За ним подошли царские храбрецы и, отсалютовав, встали. Одним исполненным грации прыжком Нехези перемахнул через ограждение помоста на землю и направился к ним. Хатшепсут тоже шагнула вперед и глянула вниз.

Менх поклонился, по его скрытому под голубым шлемом лицу проходили судороги восторга.

– Подарок ее величеству от верных и обожающих ее войск! – провозгласил он, указывая на колесницу и беспокойных, роющих копытами землю лошадей. Хатшепсут тоже спрыгнула на землю и подошла к колеснице, привычным движением проверяя спицы, уздечки, поводья.

Нехези сделал шаг вперед.

– Это не парадная колесница для царских процессий, – сказал он. – Это боевая машина, быстрая и легкая, подарок воинов старшему офицеру.

Ни слова не говоря, Хатшепсут вскочила на колесницу, схватила вожжи и обмотала их вокруг своих затянутых в перчатки запястий. Один громкий окрик, и она уже неслась вперед, пригнувшись и напрягшись, – лицо сосредоточенно, ноги расставлены для равновесия, – а солдаты в облаке поднятой ею пыли нарушили ряды и подбадривали царицу воплями, точно наездника ежегодных скачек. Завершив круг, Хатшепсут спешилась и с сияющими глазами бросила поводья Менху.