Искушение богини

Асет взяла с Тутмоса обещание послать ей весточку, как только Хатшепсут родит, и он, прежде чем опуститься со вздохом на свое ложе, отправил к ней глашатая. Он очень хорошо представлял себе ее реакцию и теперь тоскливо желал, чтобы она не была такой злорадной и алчной. «Что поделаешь, – подумал он, когда раб укрыл его простыней и с поклоном вышел из комнаты, – даже фараон не может иметь все».

Асет повела себя именно так, как он ожидал. Глашатай застал ее в саду, где она бросала сыну мяч, а он бегал за ним среди деревьев, пытаясь перепрыгивать через цветочные клумбы. При виде высокого мужчины, который широкими шагами шел к ней по траве, и двух его телохранителей, которые следовали за ним, точно пара молодых львов, она поднялась, ее сердце быстро забилось, и мяч выскользнул из внезапно похолодевших пальцев. Глашатай и телохранители его величества поклонились Асет, а она подняла дрожащую руку и заслонила глаза от солнца.

– Ну? – нетерпеливо потребовала она. – Кого родила царица – мальчика или девочку?

Глашатай едва заметно улыбнулся.

– Божественная супруга, возлюбленная двух земель, сегодня разрешилась от бремени… девочкой, ваше высочество.

Глаза Асет сузились и вспыхнули, и вдруг она захохотала. Она хохотала до тех пор, пока слезы ручьями не потекли по ее лицу, до тех пор, пока не согнулась пополам от хохота. Мужчины смотрели на нее во все глаза, не веря, что возможно такое открытое неуважение. Тутмос подбежал к ней, подобрал мяч и стоял, прижимая его к себе, а его глаза делались все круглее и круглее, но мать все хохотала и остановилась только тогда, когда у нее заболел живот. Наконец она выпрямилась, хватая ртом воздух и вытирая слезящиеся глаза куском льняной ткани.

Глашатай холодно ждал, сохраняя бесстрастное выражение на лице.

– Что прикажете передать фараону? – спросил он.

Его ледяной тон заставил ее очнуться, и она ответила, дерзко глядя ему в глаза:

– Ничего. Скажите ему просто, что сегодня я здорова… и очень счастлива.

Он чопорно поклонился, повернулся на пятках и зашагал прочь, прямой как палка.

Асет опустилась перед Тутмосом на колени и принялась в порыве радости ласкать его бритую головенку и смуглые руки.

– Ты слышал, царевич мой маленький? Слышал? Ты станешь царем, Тутмосом III! Как ты будешь хорош в сияющем двойном венце и как могуществен! Я, скромная танцовщица из Асуана, стала матерью фараона!

Но в выражении лица Асет, когда она взяла мяч из рук сына и запустила его изо всех сил, не было ничего скромного. Мяч взмыл в воздух – все выше, выше, вот он растворился в солнечном свете, а потом упал прямо за стену, которая отделяла ее владения от владений Хатшепсут. Тогда она снова расхохоталась, приняв это за добрый знак; потом взяла сына за руку и не спеша повела его во дворец.

Каким-то образом об этом происшествии стало известно, и через два дня уже все знали, как вторая жена Асет долго и громко смеялась над тем, что царица родила вторую дочь, и осмелилась даже передать самому фараону, как она счастлива.

Дошла новость и до Хатшепсут, которой проболталась однажды утром парикмахерша, и царица, с трудом сохраняя на лице бесстрастную маску, хотя внутри у нее все кипело и клокотало от гнева, дождалась, пока глупая женщина уберется. Тогда она одним взмахом руки смела с туалетного стола все баночки с косметикой и направилась в приемную Тутмоса, оттолкнув стоявшего у дверей часового с такой силой, что тот ударился о стену и выронил копье. Несмотря на то что она еще не полностью оправилась после родов и чувствовала себя слабее, чем обычно, Хатшепсут решительным шагом подошла к окруженному придворными трону, на ступеньке которого примостилась Асет, и велела им всем убираться.

– Это и тебя касается, ты, шлюха! – прикрикнула она на Асет, лицо ее в этот миг было перекошено от по-настоящему звериной ярости, так что Асет подпрыгнула и, пригнувшись, шмыгнула мимо царицы, вмиг позабыв о своем обычном нахальстве.

Потрясенный, Тутмос спустился с трона, а Хатшепсут шагнула вперед и вплотную приблизила свое пылающее гневом лицо к его лицу, так что ему пришлось даже немного отступить.

– Тебя, мямлю, я еще терплю! – закричала она. – Терплю твою вопиющую никчемность и глупое позерство, но чтобы меня оскорбляла в моем собственном дворце, под носом у высших чинов двора, деревенская девка, вырядившаяся царевной, – это уже слишком!

Она потрясла кулаком у него перед носом и плюнула на пол, потом развернулась так, что юбки взлетели, и заходила по комнате взад-вперед, гневно раскачивая серьгами и звеня браслетами.