– Тебя-то кровопролитие не остановит! Он сделал шаг, и Дуваенене напрягся:
– Я пришел не затем, чтобы ворошить старое. Вчерашний день окончен, а сегодняшний принадлежит мне. Спускайся с трона. Спускайся, Хатшепсу, а не то я позову своих солдат и велю им сбросить тебя!
Ей хотелось завизжать ему в лицо: «Ну так давай зови!» Но это было бы бессмысленное сопротивление, пустой, ничего не значащий жест. Дернув плечом, она спустилась по ступеням, в глазах ее горел холодный огонь ненависти.
– Пожалуйста! Он твой!
– Снимай корону.
Выдержка на миг изменила ей, и она побледнела.
Заглянув в ее большие темные глаза, Тутмос прочел в них мольбу и страшное сознание собственного поражения, которые вдруг больно кольнули его самого, наполнив жалостью. Смерть, тоску и агонию разлуки – вот что увидел он в ее глазах. Он готов был протянуть руки, чтобы заключить ее в свои объятия, как вдруг упрямство вспыхнуло в нем с новой силой и жалость тут же улетучилась.
– Снимай!
– Придется тебе подойти и самому ее взять. Убери нож, Дуваенене. Хватит уже убийств.
Главный глашатай понуро спрятал нож в ножны и отвернулся. Тутмос шагнул к ней и одним быстрым движением снял тяжелый венец с ее головы. Освобожденные от его тяжести волосы упали ей на плечи. Теперь она снова была Хатшепсут – женщиной, царицей. Она захохотала, и он отвернулся, взбешенный знакомой издевкой, которая снова звучала в ее смехе.
– Да у нас новый фараон! А как насчет того, чтобы узаконить власть? Мериет ждет не дождется, когда же ты отведешь ее в храм и сделаешь царицей.
– Мне не нужна Мериет, – сказал он хрипло. – Мне нужна ты.
Она онемела.
– Я? Я нужна тебе в качестве царицы?
– Разумеется. Мериет как соправительница никуда не годится, а ты могла бы править вместе со мной. Вдвоем мы были бы неуязвимы, ты и я.
– И ты осмеливаешься стоять передо мной и предлагать выйти за тебя замуж, когда на твоих руках еще не остыла кровь самых дорогих мне людей?
Это было слишком, и она, не выдержав, опустилась на ступени трона.
– Полагаю, когда меня не будет, ты сможешь взять в жены Мериет и спокойно править Египтом. Как ты хитер, Тутмос, хитер и беспринципен!
– Нет! – бросил он грубо. – Это не так! Мне нет нужды в тебе, ведь у меня есть Мериет, но я хочу тебя.
– Для чего? – ответила она. – Для чего, именем бога тебя молю? Мне скоро сорок, а ты еще не достиг расцвета сил. Хороша парочка, Тутмос!
– Что мне тогда с тобой делать? – в отчаянии воскликнул он. – Не могу же я оставить тебя на свободе, чтобы ты бродила где тебе вздумается и сеяла смуту!
– А это, фараон, живущий вечно, – ответила она, слабо улыбаясь, – уже твоя проблема.
Она кивнула Дуваенене и вышла из аудиенц-зала, направляясь в свои опустевшие и притихшие покои, а Тутмос остался стоять, сердито нахмурившись, с короной в руках.
Несмотря на отчаянную усталость, Хатшепсут обнаружила, что не может заснуть. Каждый раз, когда она ложилась и ее тело замирало в неподвижности, в мозгу снова и снова мелькали одни и те же ужасные видения: Сенмут в луже собственной крови, мертвый Хапусенеб под луной, Нехези на мокрых камнях парковой аллеи с ножом в горле и глазами, уставившимися в пустоту. Наконец она вышла из спальни, кликнула Нофрет и пошла с ней в покои Мериет. Во дворце царила совершенно другая атмосфера. Проходя быстрым шагом по коридорам и колоннадам своего дворца, Хатшепсут на каждом углу встречала солдат, рабов и вельмож, которые кланялись ей с тем же почтением, что и раньше, но теперь в их глазах она читала любопытство и страх. Их шепот преследовал ее повсюду. Люди группками собирались перед закрытыми дверями министров, быстро и возбужденно переговаривались. Она скорее чувствовала, чем видела беспокойное смущение мелких чиновников, которые метались туда-сюда, не зная, к кому теперь идти со своими вопросами, озадаченно стояли, держа в руках кипы папирусов, или бесцельно бродили из комнаты в комнату. Ее путь лежал мимо кабинета Сенмута. Она заглянула в него, проходя мимо. Дверь раскрылась настежь, стол был пуст. Рядом стояло большое кресло, точно Сенмут должен был вот-вот войти с охапкой документов в руках и кликнуть писца. Хатшепсут отвернулась и стремительно зашагала дальше.
Когда Хатшепсут вошла в комнату дочери, та стояла на тростниковой циновке, подняв обе руки. Рабыня оборачивала вокруг ее тела кусок мокрого льна, с него капало. Вода лужицами стояла на полу, ее брызги попали на Хатшепсут, едва та вошла, и приветствие замерло на ее устах.
– Мериет, что здесь происходит?
Мериет-Хатшепсут смерила мать угрюмым и настороженным взглядом.
– Примерка для нового платья. Если намотать вокруг себя лен, пока он еще мокрый, он сядет как раз по фигуре, когда высохнет. Будет очень красиво. Так сейчас носят.
– Так носят… А ты знаешь, что происходит во дворце? Обо мне ты знаешь?
Рабыня большой бронзовой булавкой сколола лен под мышкой царевны. Мериет осторожно сошла с циновки, протянув рабыне сначала одну ногу, потом вторую, чтобы та надела на нее сандалии.