Искушение богини

Она шла последней, не считая слуги, и ее собственная тень скакала и извивалась вокруг нее на шероховатых стенах пещеры. Всю дорогу она не отводила взгляда от плавно покачивающихся бедер матери и даже не заметила, когда они наконец вошли в холодную погребальную камеру. Ахмес сняла со своего платья приставший лепесток и уронила его на пол, потом обернулась и сочувственно улыбнулась Хатшепсут, но та в смятении водила глазами по сторонам. Неферу как раз опускали внутрь ее каменного ложа, по обе стороны которого стояли жрецы, дожидаясь, когда его можно будет закрыть и запечатать. Вокруг были разложены сокровища покойной царевны, уже ставшие чужими, уже утратившие яркость красок жизни, такие строгие и странно недоступные, точно каждое из них обрело собственную волю, завистливую и враждебную. Все ждали, Хатшепсут не смела шелохнуться, боясь, что заденет за что-нибудь и тут же… что? Скрипнув, откинется крышка саркофага? Иссохшие руки мумии вырвутся из хрупкого плена удерживающих их повязок?

Наконец носильщики отступили, и Менена затянул последнюю молитву, его голос, обычно такой звучный и сильный, потускнел, слова глухо падали в торжественную, исполненную ожидания тишину. У Ахмес защипало глаза, но она так и не осмелилась заплакать. Тутмос застыл без движения, точно могила своими чарами превратила его в такой же камень, как тот, из которого были высечены ее гигантские раскрашенные стражи; однако его мозг лихорадочно работал, строя догадки и предположения, за маской ничего не выражающего лица прятался охотник, выслеживающий добычу. Верховный жрец умолк, повернулся к ним, поклонился и вышел. Тутмос сделал шаг вперед и положил цветы на могилу дочери. Ахмес сделала то же самое, и оба тотчас покинули камеру.

Хатшепсут осталась одна. Настала ее очередь. Она приблизилась к Неферу, чувствуя, как изменилась тишина кругом, как она напряглась, точно балансируя на грани какого-то ужасного безмолвного взрыва, и девочке стало страшно.

– Ты ведь не по правде умерла? А, Неферу? – шепнула она.

За ее спиной раб, державший последний факел, беспокойно переступил с ноги на ногу. Она швырнула цветы, розово-зеленым дождем упавшие на пол, и побежала за фараоном, громко выкрикивая его имя в навалившейся тьме.

Глава 6

Во дворец они вернулись с облегчением, поспешно пересекли реку и разбежались по своим покоям, изголодавшиеся по теплу, пище и развлечениям. Тутмос, Ахмес и Хатшепсут обедали вместе в покоях Ахмес, сидя на разбросанных по полу подушках в окружении многочисленных светильников и с аппетитом ели, а рабы, неслышно скользя по прохладным плитам пола, приносили вино, жареную гусятину и горячую сладкую воду. Теперь, когда траур кончился, даже сам Тутмос заметно повеселел. Утром он разошлет во все стороны своих шпионов, и охота начнется, но сегодня он улыбается и шутит с женой и дочкой как обычный счастливый семьянин.

Для Хатшепсут время мрачных тайн миновало. Неферу больше не было. Наступала пора смотреть в будущее, ходить в школу, встречаться с друзьями, разговаривать с Небанумом, навещать зверинец. Когда они поели, мать послала за музыкантшей, которая так очаровательно играла на диковинной новой лютне, та пришла и показала девочке, как сыграть простую мелодию. Хатшепсут была в восторге.

– У меня тоже будет такая! – заявила она. – А ты будешь каждый вечер приходить ко мне в детскую учить меня!

Я хочу знать чудные дикие напевы твоей страны. Это прилично?

Она повернулась к Тутмосу, и тот снисходительно кивнул.

– Делай что хочешь, – ответил он. – Если будешь прилежно учиться и слушаться Нозме, в свободное время можешь интересоваться чем угодно. А теперь иди, – сказал он музыкантше, которая поклонилась, зарделась и вышла, держа лютню под мышкой.

– Удивительный народ, – заметил Тутмос супруге. – Несмотря на все налоги, которыми облагают их мои номархи, они находят время для своей изумительной музыки. Во всех Фивах вряд ли найдется хоть одна таверна, где не играли бы сегодня северяне, и даже слепой Ипуки берет уроки игры на лютне. Ну что ж, Хатшепсут, – он встал из-за своего* стола, и она поднялась тоже, – завтра снова в школу. Спокойной ночи.

Она поклонилась, гримасничая:

– Опять смотреть на этого лентяя Тутмоса! – простонала она. – Я бы с большим удовольствием поехала с тобой охотиться на болота этой весной, чем сидеть взаперти с этим скучным брюзгой.

Выражение удовлетворения скользнуло по лицу Тутмоса.

– Правда? А может, ты предпочла бы натягивать вожжи колесницы, а не сжимать тростниковое перо?

Ее глаза вспыхнули восторгом.

– Да! О да! Как это было, бы здорово!

– А как насчет вожжей власти, мой цветочек? – продолжал он. Ахмес подавила вскрик и села прямо.

– Не хочешь получить в свои руки целую страну и написать на ней свое имя, птенец Гора?

По его губам блуждала едва заметная улыбка, тяжелые веки были полуопущены, и девочка в изумлении уставилась на него.