Искушение чародея

Сперва волновался немножко, теперь всерьез начинаю.

Ну не через решетку же они собирались лезть, ведь правда? Через стену возле бывшей аптеки, так?

Этот участок отсюда не виден совсем. Но если бы там что случилось, особенно с беготней и стрельбой, я бы услышал. А ничего такого. Вроде бы совсем нечего опасаться, тем более что побег — это по определению не то дело, которое осуществляется в точный срок. Всегда возможны задержки, промедления…

Вот так, не опасаясь, я простою еще час-другой — и помру на этом месте от полного спокойствия.

Потом это случается. До исхода третьего часа.

Две фигурки прошли снаружи, по ту сторону ограды и проволоки, по сторону жизни. С полсотни шагов до них. Не оглядывались, тем паче не останавливались, именно прошли, без внимания к гетто и к довольно-таки близким вышкам (на одной до сих пор стоит Гансик). Мимо. Прочь.

Алиса, уже не в приметнейшем комбинезоне (эх, покрой надо бы мне лучше запомнить), а в коротковатом для нее платье, очень поношенном, но не рваном. Это, сразу узнаю, Сонечкино платье с аккуратно сорванными латами, обеими. Значит, поменялись они одеждой с моей девочкой. Прямо на той промежуточной станции, что бы она из себя ни представляла, или еще в гетто, прежде чем перебираться через стену. Какая-то бесформенная торба на боку, в которой, надо думать, смирно сидит индикатор и лежит планшет с… не знаю чем, но явно важным.

И Пашка, в несусветной рванине, многажды залатанной, но тоже без лат. В смысле — без тех самых. А рваной одеждой на бездомном подростке сейчас никого не удивишь.

Что-то в них еще было странное, в обоих…

Человек порой не видит самого очевидного. Они уже почти скрылись за углом, когда я вдруг понимаю: не «в обоих», а в четверых — и девочка, и мальчик несли по ребенку. Маленькому совсем, но не грудному. Кажется, это не близнецы Вайнгаузов, те помладше. Ну так другие дети: какая, собственно, разница.

Наверно, даже при учете голодухи каждый из этих детишек все-таки тянет больше, чем позволяет лимит веса, но, с другой стороны, на постоянных станциях может быть не столь жесткий лимит. Да и старшие, пока дойдут, сами неизбежно скинут по несколько килограмм. Ой, скинут.

Им, таким непуганым, вообще тяжко придется. Чистенькими-то скоро быть перестанут, а вот настолько белые зубы им лучше не показывать, и от кое-каких привычек лучше отвыкать. Сумеют ли вообще прокормиться в дороге и малышей прокормить… Должны суметь: я ведь об этом думал уже. Да и детям-бродяжкам с совсем малыми детьми на руках даже сейчас иногда подают (ой, не станут они просить милостыню… а может, и станут. Хотя бы для маленьких). И на ночлег, скорее всего, пустят. Иногда и на подводе могут подвезти.

А высоко над ними, мерно взмахивая крыльями, кружит какая-то птица. Довольно большая, грязно-белая, с хохлом золотистых перьев на голове. Какие у нее клювы, с земли не разглядеть.

Птица-то ладно, хотя, согласен, пусть Мускину там, куда мы с ним послезавтра отправимся, приятно будет. Но и без птицы у меня сегодня самый счастливый день.

Лучший в жизни.

Часть четвертая Отведи меня в свой мир

Борис Богданов. Орденоносец

«Уже дома я понял, что Курлов прав. Если через несколько лет детям будут вводить сыворотку, после которой их руки будут делать точно то, чего хочет от них мозг, это будет уже другой человек. Как легко будет учить художников и чертежников! Техника будет постигаться ими в несколько дней, и все силы будут уходить на творчество. Стрелки не будут промахиваться, футболисты будут всегда попадать в ворота, и уже с первого класса ребятишки не будут тратить время на рисование каракулей — их руки будут рисовать буквы именно такими, как их изобразил учитель. Всего не сообразишь. Сразу не сообразишь».

Кир Булычев. Умение кидать мяч

— Костя, — сказал Самуил Яковлевич, — мы должны опередить эти желтые листки — «Наша земля» и «Смерть земноводным!». Отправляйся, сделай интервью с Громовым. Я надеюсь на тебя.

Костя Костиков был молод, веснушчат и лопоух, и его мало кто принимал всерьез. Он работал репортером в газете «Бей жаб!».

Внешность помогла Костикову обаять военных медиков и проникнуть в санаторий министерства обороны. Здесь, в глубоком тылу, лечился после контузии лучший истребитель жабьих танков Иван Громов.