Искушение Данте

Внезапно Данте вспомнил лошадиное лицо Якопо Торрити. Кажется, только он знал убитого художника еще до того, как тот приехал во Флоренцию.

Якопо работал на строительстве большого нового собора перед баптистерием[7].

Данте быстро прошел по узкому проходу между палатками торговцев чулками на виа дельи Кальцайуоли и вышел на площадь Сан Джованни.

Земля на протяжении двухсот с лишним локтей — от врат баптистерия до старых римских стен — была выровнена. Там возвышались мощные несущие конструкции нового собора, разделенные на три нефа высокими прямоугольными колоннами. Стены по сторонам были построены до уровня окон, а возле трансепта[8] была уже почти закончена апсида с тремя нишами. Великий Арнольфо установил там опоры огромного купола, которому предстояло венчать собой самую большую церковь христианского мира.

Поэт прошел на стройку, увертываясь от тачек и спускавшихся сверху канатов. Внутри собора, на месте будущей дароносицы, в центре огромного кирпичного восьмиугольника будущего купола стояли длинные деревянные столы на козлах. Данте издали узнал архитектора, склонившегося над разложенными на столах чертежами.

Данте незаметно подошел к нему со спины и некоторое время с восхищением молча следил за тем, как Якопо несколькими мастерскими штрихами нарисовал мелом деталь арки, что-то объясняя стоявшему рядом с ним мастеру. Идеальный круг барабана будущего купола у них над головами казался всевидящим божьим оком, следившим за тем, чтобы человеческая гордыня не подвигла людей на строительство новой вавилонской башни.

Архитектор повернул голову и заметил Данте. Сначала он выглядел недовольным появлением поэта, но потом улыбнулся одними губами и поднялся.

— Мессир Алигьери, мы польщены тем, что флорентийский приор посетил нашу маленькую стройку. К сожалению, мастера Арнольфо сегодня нет. Полагаю, вы пришли, чтобы осведомиться о ходе работ?

— Нет. Я пришел к вам. Хотя и не могу удержаться от того, чтобы выразить восхищение невероятным мастерством, которое проявляете здесь вы и Арнольфо.

— Ко мне? — спросил с озабоченным видом Якопо, не обращая внимания на похвалу.

— Да, к вам. Я хотел кое-что узнать об убитом художнике. Думаю, вы знали его лучше других.

Якопо пожал плечами:

— Ну да. Мы с мастером Амброджо общались. Хотя он и принадлежал к особой корпорации, члены которой предпочитают не иметь дела с посторонними. Однако в Риме мы часто работали рука об руку. Впрочем, должен сказать, что мы не были друзьями. Кроме того, мы недолго работали вместе. В один прекрасный день Амброджо бросил работу и уехал. Приехав сюда с Арнольфо, я не ожидал застать здесь Амброджо.

— А как вы считаете, мастер Якопо, — спросил Данте, не спуская глаз с архитектора, — мастеру Амброджо действительно не было равных в Италии в искусстве мозаики?

Архитектор ответил на сразу.

— Амброджо был большим мастером своего дела. Сам Бонифаций поручил ему украсить мозаикой стены вокруг своего надгробия в храме Святого Петра, — равнодушным тоном сообщил он поэту.

— Но вам, кажется, не по душе его стиль?

— Время не стоит на месте, мессир Данте. Из Франции к нам пришел новый стиль, а мастер Амброджо по-прежнему работал на византийский манер, упорно повторяя одни и те же застывшие формы. Его манера прославляла величие государей, но вряд ли была созвучна нашему времени, когда народ решительно заявил о себе. Но вы же сами видели его мозаику в церкви и наверняка заметили, какая она суровая и величественная.

— Да, я видел эту мозаику… Мне сказали, что первоначально она должна была изображать нечто совсем другое — древо жизни, аллегорию Творения. Вы не знаете, почему мастер Амброджо вдруг взялся за другой сюжет?

— Не знаю. Может, он и не начинал работать над древом. Поначалу он долго кружил по храму, в глубокой задумчивости…

— Словно не знал, что лучше изобразить?

— Да. Или… — Архитектор внезапно прикусил язык с таким видом, как будто о чем-то чуть не проболтался.

— Или?

— Казалось, он чего-то боится.

— Чего?

— Не знаю. Но, что бы это ни было, это явно как-то связано с Римом.

Данте задумался.

— Думаете, новая тема мозаики как-то связана с этими страхами? — наконец спросил он. — Может, Амброджо хотел рассказать своим произведением именно о них?

Якопо стал с затравленным видом озираться по сторонам. Казалось, ему очень хочется закончить этот разговор и вернуться к работе.

— Но вы ведь наверняка подозреваете, чего именно боялся мастер Амброджо, — не отставал от него поэт.

Якопо не ответил и отвернулся, но Данте ухватил его за плечо.

— Между прочим, в распоряжении Магистрата есть средства способные развязать язык кому угодно.

— Мы работали вместе с Амброджо в храме Сан Паоло… И там говорили… Там говорили разное о смерти папы-отшельника Целестина V… — пробормотал Якопо.

— Ну и что? Все знают, что его приказал убить Бонифаций.

Архитектор, кажется, непритворно удивился.

— Нет, мессир Данте! Папа Бонифаций не отдавал такого приказа. В Риме шепотом рассказывали о том, что Бонифаций пришел в ярость, узнав о кончине Целестина, и три дня проклинал смерть, лишившую его надежды узнать нечто очень важное…