Искушение Данте

Тем временем Антилия направилась в другую сторону. Казалось, она намеревалась завершить свое представление у стола с подвыпившими купцами, что-то горланившими неподалеку от очага.

Данте усилием воли заставил себя слушать сидевших вокруг его стола.

— Ну да. Я помню эту канцону Гвидо… А вообще-то мне кажется, что любовь — это возбуждение духа. Однако она не порождается образами, которые доносит нам свет, как утверждает язычник Аль-Кинди. Любовь — это добродетель, присущая любой благородной душе с момента появления на свет. Любовь так же неотъемлема от некоторых душ, как красота — от драгоценных камней. Женская красота лишь будит любовь, которая таится в душе мужчины. Этим и объясняется способность женщины влиять на мужчин в свое отсутствие или даже после своей смерти. У меня была возможность в этом убедиться. Вы же слышали о Беатриче…

— Значит, существуют люди, в чьих душах живет любовь? Но отчего же все способны воспроизводить себе подобных, но любить может не каждый?

— Потому что искусство любви доступно не всем. А ведь именно оно побуждает нас стремиться познать все, что может быть познано. Вы же в этом не сомневаетесь? — спросил Данте, оглядев собравшихся за столом.

— Мы? — переспросил Чекко из Асколи.

— Да — вы! Разве вы, назвав общество основателей университета Третьим Небом, вы не хотели указать на то, что — после Всевышнего — всеми вашими действиями движет любовь? Мне кажется, что на ваших собраниях незримо председательствует Венера…

Слушатели Данте переглянулись, стараясь понять, к чему он клонит.

— Однако вам лучше было бы отдать себя под покровительство не Венеры, а Минервы. Ведь любовь несет с собой свет, но если им не управлять, он превратится в адское пламя. Под знаком Венеры вы рассуждаете о науке. Но разве не под этим же знаком убит мастер Амброджо?

Данте взял свой кубок, который кто-то наполнил, и отхлебнул вина. Он чувствовал, как разгорается огонь внутри его тела.

Остальные некоторое время молчали. Первым заговорил Веньеро.

— Вы очень убедительно рассуждаете, мессир Алигьери. Я мало понимаю в науках, но повидал много морей и стран. И для меня женщина — это и ветер, надувающий паруса корабля, и ураган, ломающий его мачты. Она — источник силы, нужной мужчинам, чтобы пересечь океан жизни. Ветер, которого ждут наши паруса… Nec tecum nec sine te, ни с тобой, ни без тебя, — пробормотал моряк, провожая взглядом удалявшуюся Антилию.

Данте осушил еще один кубок вина. Каждый глоток молодого белого вина, едва разбавленного кисловатой водой, сначала освежал его, а потом разжигал огонь в его теле с новой силой.

— Как же вы понимаете тогда эту строку: «Наш глаз ласкает только прелесть формы…»? — спросил у Данте Августино. — Неужели Кавальканти считает, что влюбиться можно только в то, что видишь? Чем же объяснить страсть трубадура Руделло, умершего от любви к женщине, которую он никогда не видел?

— Выходит, любить можно только то, что в том или ином смысле знаешь! — добавил Антонио. — А почему же Адам любил Еву, о которой он ничего не знал и не мог знать?!

— А, судя известным событиям, любил он ее довольно сильно! — воскликнул Чекко Ангольери, который до сих пор молчал с выражением смертельной скуки на лице. — Теперь, искупая грехи нашего прародителя, порой приходится жалеть, что он не брал пример с Анании, обходившегося без всяких женщин!

— Паясничая и богохульствуя, вы не способствуете поиску истины! — раздраженно сказал Августино.

— Я просто хотел сказать, что Кавальканти сильно заблуждается, — ухмыльнувшись, сказал Чекко Ангольери. — Вопреки мнению утонченных флорентийцев вроде Гвидо Кавальканти, мессира Лапо и других, любовь — это не только созерцание возлюбленного объекта. Влюбленные не только смотрят, но и щупают друг друга, кусаются, лижут, сосут, нюхают, кувыркаются в постели, стонут и кричат. В этой связи я мог бы процитировать кое-какие мои стишки, но мессир Алигьери наверняка разгневается, если я поставлю плотские прелести моей Беккины на одну полку с одухотворенной Беатриче…

По ходу разговора о любовной поэзии Данте чувствовал, как его мысли начинают путаться. Ему было трудно выстроить убедительные аргументы. Он не находил нужных слов, хотя у него в голове и кружился калейдоскоп образов и идей. Нечто подобное он испытывал в молодости по праздникам, когда совершал вместе с друзьями обильные возлияния Венере и Вакху. После начала политической карьеры поэт никогда не напивался вне дома.

Может, надо еще выпить, и мысли придут в порядок?

Данте поднес к губам чашу вина и сделал большой глоток. Он намеревался опровергнуть одну несуразность в рассуждениях своих собеседников, но никак не мог вспомнить, он хотел сказать.

А может, он хотел изложить какую-то собственную мысль? Но какую?

Поэт попытался встать со стула, но ноги его не держали. Данте подумал, что кто-то его не пускает…

Да как они смеют?!.

Череп над левым глазом у него раскалывался от боли.

Снадобья Теофило! Срочно!

Данте попытался снова встать на ноги.

Нет! Не выходит! Какой-то негодяй держит его за плечи!