Посопев Олег выходит из комнаты, а я смеживаю тяжелые веки и проваливаюсь в забытье.
– Элька… Эль?
Ну что опять?
– Выпей, – требует противный Раевский.
– Отвали, – сопротивляюсь я.
– Жопа Давидовна, пей давай, и тогда отвалю. Будешь упираться, напою насильно.
– Грехи мои тяжкие, – постанывая я чуть приподнимаюсь на своем лежбище.
Олег закашливается:
– По грехам и плата. Мозгов нет – терпи.
Хочу на него зыркнуть, но, видимо, эффект слабоват, потому что Олег только хмыкает:
– Не работает, ведьма, твое колдовство: я огнеупорный. Пей.
Пить и вправду хочется. Я делаю из протянутой чашки большой глоток и с запозданием радуюсь, что там не кипяток, но вот вкус… У меня даже глаза на лоб лезут:
– Что это? – спилю я.
– Народное средство. Бабушкин рецепт. Еще давай хлебай.
– Ну уж нет!
Похоже, у Раевского бабушка тоже садюга.
Потому что в здравом уме и при наличии хоть какого-то сочувствия к больному лечить им пойлом никто не станет.
В, по видимости, когда-то приличный чай бухнуто сумасшедшее количество малинового варенья. И откуда оно у него только? Не поверю, что сам варит. Мало этого, туда выдавлено не меньше двух целых лимонов и добавлены какие-то специи. Я распознаю только перец и куркуму.
Букет непередаваемый.
– Рыжая, давай еще три глотка, и можешь дальше трепать нервы дяде Олегу.
– Я треплю нервы только одному дяде – Гере, – отпихивая от себя кружку, тяну я время.
– Ему вообще можешь делать это круглосуточно и в первоочередном порядке, – соглашается Раевский и придвигая кружку обратно мне к самому носу.
– Три не смогу, – начинаю торговаться я. – Один.
– Два, или зажму нос и сам волью, сколько получится.
Вся еврейская родня покрыла бы меня позором за бездарный торг, но Олег выглядит решительно, и я под его давящим взглядом сморщившись отхлебываю два раза.
– Ирод! – откашливаюсь я.
– Жопа Давидовна!
Обменявшись любезностями, мы расстаемся. Раевский куда-то уходит, а я благополучно опять засыпаю.
Просыпаюсь сама от того, что замерзла. Начинаю возиться, пытаясь закуклиться в одеяло поплотнее.
– Ты чего? – раздается вопрос справа.
Оказывается, Олег перетащил кресло к кровати и высиживает в нем меня, читая какой-то потрепанный томик.
– Холодно.
– Тут жарища. Ну-ка? – он опять трогает лоб, и я ёжусь от покалывания кожи там, где он прикасается.
– Знобит?
Прислушиваюсь к ощущениям и киваю головой.
Раевский, задумчиво барабаня пальцами по книжке, смотрит на меня хмуро.
– Ладно, – принимает решение он и снимает рубашку. – Двигайся.
– Ты чего делаешь? – вылупляюсь я.
– Греть тебя собираюсь.
– Это еще одно народное средство?
– Не поверишь, но да. И очень надежное. Двигайся уже давай, коза.
Я чуть отползаю от края, оставляя место Олегу, который ныряет под одеяло и начинает шнырять по мне руками.
– Ты маньяк! Ты что творишь? – возбухаю я словесно, потому что сил сопротивляться произволу у меня не хватает.
– Свитер твой снимаю. Так теплее, – терпеливо поясняет он.
– Это неприлично! – возмущаюсь я.
– Твою ж мать! – взрывается Раевский. – Голую задницу мне показывать не стыдно, мою разглядывать не стыдно, а это – прям капец позор! У тебя есть выбор: или снимаешь свитер или вызываю скорую, и пусть они с тобой возятся.
Скорую не хочу. Мне в детстве вызывали. Врачи пахнут противно лекарствами, и руки в перчатках у них холодные. Смиряюсь и позволяю снять свитер, Олег не заморачиваясь стаскивает его вместе с футболкой.
– Эй!
– Отвернись на другой бок, – командует Олег.
Я торопливо разворачиваю свои перси на восток, и к обнаженной спине тотчас прижимает будто раскаленная грудь Раевского.
Лежу, боясь пошевелиться. Все-таки это какой-то новый уровень сотрудничества. Но через пару минут чувствую, что действительно начинаю согреваться. Тепло распространяется по моему телу, жаль медленно, и я инстинктивно пытаюсь прижаться поближе к его источнику.
– Эля, – строгий голос пытается призвать меня к порядку. – Не ерзай.
Но как-то оно не выходит: не ерзать. Олег даже пытается зафиксировать меня на месте, перекинув через меня руку, что мне тоже нравится, потому что от ладони по животу тоже идет приятный жар.
– Эля, – снова рыкает Раевский. – Не заставляй меня чувствовать себя мудаком!
Он чуть меняет положение, пытаясь отодвинуть от меня бедра и набухший орган.
– А почему мудаком? – удивляюсь я.
– Потому что склонять к сексу племянницу приятеля плохо, но еще хуже хотеть отодрать больную девушку с температурой, которая толком не соображает. Поэтому не надо проверять степень моего благородства, потому что я ни ху... не благородный!
Глава 38. На пути к греху
Вообще-то, несмотря на озноб и слабость, в голове у меня понемногу проясняется, но стоит ли сообщать об этом Олегу?
На самом деле, он развел лишнюю панику. Сильно болею редко. В основном, все ограничивается соплями, но этого добра у аллергика и так сколько угодно. А вот серьёзные хвори ко мне, если и липнут, то ненадолго. Ба считает, что мой организм, не привыкший к помощи лекарств, натренировался бороться. Антинаучная точка зрения, но другой нет, если не брать в расчет дядину теорию о том, что зараза к заразе не липнет.