Искушение для грешника (СИ)

Пока я устраиваю караван-сарай, потрясая барахлом на лестничной клетке, открывается дверь в дядиной квартиры, из которой выпахивает юное создание лет двадцати двух. На прощание оно виснет на шее дяди Геры и дарит ему жаркий поцелуй.

О нет! Я на это смотреть не нанималась!

Демонстративно откашливаюсь, чтобы донести до сладкой парочки, что они не одни.

Девчонка откидывает меня брезгливым взглядом. У дяди Геры поднимаются брови, но он делает вид, что мы не знакомы.

Нет я, конечно, понимаю, что у меня видок ещё тот, но всему же есть предел!

Соплюха ещё раз, чмокнув дядю в щеку, сбегает по ступенькам, звонко стуча каблучками.

– Я сейчас не понял, – медленно говорит дядя. – У тебя настолько плохо идут дела?

– Что тебя не устраивает? – огрызаюсь я.

Этот Казанова подсунул мне Раевского, а сам наслаждается активной и беспроблемной личной жизнью.

– Я не буду комментировать твой наряд, хотя я в курсе, что нынче носят молодые девушки…

«Под платьем», – тянет меня добавить.

– И это не оно, – продолжает он. – Но скажи мне, Подкидыш, тебе удобно в октябре вместо обуви носить шерстяные носки?

– Издержки производства, – буркаю я. – Помоги сумки затащить.

– Ну ты даёшь, – качает дядя головой, не спеша задавать наводящие вопросы.

В отличие от ба, он прекрасно чувствует, когда лезть не стоит.

Вообще-то ба тоже чувствует, но её это не останавливает.

Дядя подбирает сумки, пока я прицеливаюсь в замочную скважину найденным ключом.

– Надеюсь, что мне не стоит волноваться, – произносит он с намёком.

Только и всего, но это означает, что мне даётся право разок ему поплакаться.

– Посмотрим, – вздыхаю я.

Не успеваю я отпереть замок, как открывается дверь Скворцовых.

– Не, мам, это не германов вертеп, опять! Это Элька подалась бомжи!

– Вот говнюк! – шипит дядя уже на захлопнувшуюся дверь.

– Что за вертеп? – вяло интересуюсь я, уже не реагируя на выходки соседа.

Я всё уже запомнила. При случае будет ответочка.

– А он вчера тут гладиаторские бои устроил, – раздаётся голос ба из приоткрытой двери напротив. Р

Реально, это даже не маленький Тель-Авив, это какая-то коммунальная квартира!

– Мам, ты преувеличиваешь, – морщится дядя. – Просто девчонки немного повздорили.

– Ну, выдранных волос тут было достаточно, – Роза Моисеевна явно не одобряет женские драки.

– Стало быть, победила сильнейшая, – хмыкнув, киваю я в сторону убежавшей девчонки.

– Победила самая раздетая, – ба поправляет на носу очки.

– Так. Я пошёл, – дядя Гера живенько линяет в свою холостяцкую берлогу, пока ему не начали читать нотации.

Поэтому все внимание ба достается мне.

– А ты в каких боях участвовала?

– Это был водный спорт, – признаюсь я.

– Ну-ка, пойдем-ка. Судя по засосу на шее, это была гребля.

Глава 42. Летописное

Кисло смотрю на ба.

– Идем-идем, а то у тебя лицо, как будто у тебя в разгар заплыва весло отобрали.

Запиннав сумки в квартиру под бдительным присмотром Розы Моисеевны и добыв себе тапки, шлепаю к ба в допросную, пардон, на кухню.

Я ожидаю нравоучений, но она ставит чайник, достает свой шкалик, снимает тканевую салфетку в синенький цветочек с расстегая и подвигает ко мне поближе вазочку с конфетами. Судя по тому, что абрикосовое варенье не предлагается, разговор все-таки будет серьезный.

– Не нравится мне, как ты выглядишь, – начинает ба.

М-да.

Какое-то время мы просто пьем чай, я ковыряюсь в пироге, и бабушка шуршит фантиками. Сладкоежка я, походу, в нее.

– Прабабка моя, твоя прапрапра, – начинает трясти закромами Роза Моисеевна, – вчерашняя гимназистка, красавица Римма, замуж вышла рано. Ну как вышла. Сговорились родители ее с женихом, да и повенчали их быстренько. Он был старше ее, военный чин, а она – сопля семнадцатилетняя. Только через три года при переезде с одного места службы в другую губернию молодая жена сбежала с адъютантом. Стало быть, твоим прапрапрадедом. В общем жизнь у них как-то сладилась, хоть по тем временам и в грехе они жили, пока какой-то документ хитрый не выправили, да только все рвалась она между новой семьей да сыном, оставленным с мужем.

Я навостряю уши. Редко Роза Моисеевна рассказывает о прошлом семьи, только достает изредка старые фотографии на картонках.