Искушение фараона

– Управлять слугами, распоряжаться на пирах и развлекать твоих гостей вполне сможет Табуба. – Она произнесла эту фразу ровным и спокойным тоном, тогда как на самом деле ей хотелось кричать, наброситься на него с кулаками, расцарапать ногтями его покрасневшее лицо. – А я вернусь лишь в том случае, если ты сам пошлешь за мной, лишь в том случае, если по-настоящему почувствуешь, что нуждаешься во мне. Я прошу тебя только об одном, царевич, – не разрешай Табубе занимать мои покои.

– Но ты не можешь просто так уехать! – вскричал он, поднимаясь с ложа. – Я не даю тебе своего разрешения!

В ответ она холодно поклонилась.

– У тебя есть войско, Хаэмуас, – сказала она. – Прикажи стражникам задержать меня, если у тебя хватит на это смелости. Ни при каких иных обстоятельствах я не останусь под крышей этого дома.

Руки у него сами собой сжались в кулаки, грудь вздымалась от гнева, но более он не произнес ни слова. А она уже повернулась и медленно выходила из комнаты. На пороге она не оглянулась.

Вскочив на ноги, Хаэмуас стоял посреди комнаты, не зная, что предпринять. Его первым движением было послать за Амеком и приказать ему задержать Нубнофрет, однако он понимал, что, единожды отдав столь жесткий приказ, впоследствии он уже не сможет его отменить.

– Одеваться! – приказал он Касе, который тотчас бросился исполнять волю своего господина. От волнения руки его дрожали и непослушные пальцы плохо справлялись с застежками. Хаэмуас без жалоб выносил медлительность своего слуги, и когда все было готово, не говоря ни слова, вышел.

Табуба у себя в комнате диктовала письмо, которое записывал один из младших писцов, состоявших в услужении у Хаэмуаса. Он усердно выводил символы и знаки, сидя на полу у ее ног. Табуба встретила царевича радостной улыбкой, на которую он не ответил. Вместо этого он рявкнул писцу:

– Убирайся!

Тот живо собрал свои вещи, торопливо поклонился, и вскоре его уже и след простыл. Хаэмуас захлопнул дверь и стоял, прислонившись спиной к стене. Он тяжело дышал. Табуба подбежала к нему.

– Хаэмуас, чем ты расстроен? – спросила она, и, как всегда, при одном лишь звуке ее голоса, при первом же прикосновении ее пальцев напряжение спало.

– Все дело в Нубнофрет, – признался он. – Она решила покинуть меня и уехать в Пи-Рамзес. Слуги уже собирают ее вещи. Видимо, она не нашла в моем доме достаточной поддержки. – Он в задумчивости поглаживал Табубу по волосам. – Табуба, я стану посмешищем для всего Египта.

– Нет, дорогой мой, – успокаивала она мужа. – Твоя репутация безупречна. Люди будут говорить, что это я околдовала тебя и тем самым оттолкнула Нубнофрет. Они станут винить меня, а мне все равно. Возможно, это правда. Возможно, я сделала не все, что было в моих силах, чтобы быть добрее к Нубнофрет.

– Табуба, я не хочу, чтобы сейчас ты проявляла свое добронравие! – воскликнул он. – Я не хочу твоей доброты и всепрощения! Ты должна обвинять Нубнофрет, ведь она была с тобой так высокомерна, так неприветлива и заносчива! Ты должна винить Гори – ведь он отправился в Коптос, чтобы уничтожить тебя! Ну почему ты все время так невыносимо добра ко всем?

– Он хочет меня уничтожить? – переспросила она, расхаживая взад и вперед по комнате, а потом остановившись перед мужем и устремив на него взгляд, полный сомнений и подозрений. – Мне известно, куда он уехал, до меня дошли обрывки болтовни, что ведут между собой слуги, но оказывается, у него столь черные намерения?

Хаэмуас с трудом отлепился от двери и, покачиваясь, шагнул вглубь комнаты. Он смог добраться только до ее туалетного столика и тяжело опустился на сиденье, стоявшее перед ним.

– Он уехал в Коптос, – безжизненным тоном повторил он. – Его терзает какая-то навязчивая идея, что именно там он сумеет разузнать о тебе всю правду, и это – его главная цель. – Она так долго молчала, что Хаэмуас засомневался, слышала ли она вообще его слова. – Табуба, – позвал он.

Она медленно повернулась, словно бы опасаясь увидеть за своей спиной нечто ужасное, и он заметил, как сильно она побледнела. Она ломала пальцы, не обращая внимания на тяжелые кольца, глубоко вонзающиеся в кожу.

– Он привезет не более чем подтасованные факты, – произнесла она едва слышно. – Он твердо решил очернить меня в твоих глазах.

– Я совершенно перестал их понимать, – раздраженно сказал Хаэмуас. – Нубнофрет, которая так четко знает свои обязанности, без тени сомнения покидает меня. Гори превратился в безумца. И даже Шеритра проявляет такую заносчивость, такое дерзкое упрямство. Боги карают меня, а я даже не знаю, за какую провинность!

На лице ее мелькнула тень загадочной улыбки.

– Ты всегда слишком им потакал, Хаэмуас, – сказала она. – Они избаловались, привыкнув считать себя центром твоей жизни. Тогда как для прочих мужчин на первом месте прежде всего интересы государства, а не семьи, для тебя главной радостью жизни было утоление их желаний и прихотей, вот они и вышли из повиновения. Гори, в сущности… – Она замолчала, и он заметил, что в глазах ее светится страдание.