Искушение государством. Человек и вертикаль власти 300 лет в России и мире

Во внутренней политике президент Петрова исходила из нескольких принципов, которые критики из оппозиционных партий называли феминистскими, чересчур женственными и не отвечающими мужской природе российской цивилизации.

Первый из них – “Обогащайтесь!”. Президент Петрова всегда любила швейцарское. Как она признавала, ее всегда поражали свежесть и тучность коров из этой милейшей страны, а также сосредоточенность ее жителей, веками накапливающих золотые монеты. Еще в первой из своих речей она вдруг сказала о том, что правильно было бы каждому из россиян стать чем-то вроде швейцарского гнома, раз уж мы расселись на невиданных, почти золотых ископаемых ресурсах, зарытых в каждом метре нашей земли.

В этом не было ничего нового, потому что сходную политику – сбережения каждого жителя – уже почти век проводили Норвегия и Объединенные Арабские Эмираты, но впервые эта идея была приложена к стране со 180 миллионами жителей.

“Лучше бы нам на время затвориться, – сказала Петрова в своей исторической речи, обращенной к работницам Уралмашзавода, – и, не напрягая силы, спокойно и разумно работая, накапливать свои семейные богатства – в каждой российской семье, ибо жизнь каждого российского человека драгоценна”.

Вторым историческим принципом внутренней политики Петровой стало, как она писала, “сбережение мужчин, служение мужскому началу, приходящему в упадок в Российской Федерации”. Действительно, к моменту ее избрания женщины в России в среднем жили на десять или даже на пятнадцать лет дольше мужчин и, будучи лишенными мужской ласки в старшем возрасте, были этим в целом недовольны. К тому же, как отмечали западные коллеги, возник “гэп”, то есть невиданный разрыв, между красотой и домовитостью российских женщин, всегда признанных в мире, и неустроенностью их сильной половины, вечно мятущейся, ищущей смыслов, расстояний и больших пространств.

Федеральные программы сбережения мужчин, начатые президентом Петровой, принесли некоторое облегчение, и, хотя пришлось потратить миллиарды рублей на то, чтобы закрепить новые гуманистические начала в коллективном мужском сознании, все-таки наиболее действенным методом удлинения жизни мужчин стало массовое изучение в школе, начиная с восьмого класса, и применение в муниципальных практиках комедии Аристофана “Лисистрата”.

По примеру “Лисистраты” именно в это время стало общей практикой принесение массовых женских клятв на центральных площадях.

Правление президента Петровой, длившееся почти двадцать лет и прерванное ее добровольной отставкой в связи с рождением первого внука, стало поистине историческим. Культ Петровой по-прежнему процветает в политических партиях, даже мужского толка. По мнению социологов, Петербург в массовом сознании уже четверть века связывается скорее с Петровой, чем с Петром Великим.

Где сейчас находятся президент Петрова и ее Первый Муж России – неизвестно, хотя, как известно, их страница в соцсети “Любовь за 100+” бьет все рекорды популярности».

После всех слов

Мимо проносится человек на горном велосипеде. Гонит в свое шале. Он не думает о характере и скрытых стремлениях президента, о сюрреализме парламента, о странности судеб народных, об уникальности своей цивилизации, о политических рисках, о санкциях и о том, куда все идет. Ему все это по барабану. Он думает о снеге, пыли, солнце, ледяной воде, о куске зелени впереди, о синяках на заднице, о тряске, о камнях, о сжатых челюстях. Или ни о чем не думает, стуча, как по клавишам, по падающей тропе.

За ним спускается другой человек, переваливаясь с камня на камень, и думает, как отдохнуть на этом солнце и льду, выкинуть все из головы и избавиться от холодка в груди, потому что машину государства может опять занести. Как просто и без затей существовать в этом падающем на солнце тумане и не думать о хромой российской истории, вечно уносящейся куда-то в пропасть, об умалении народа, о том, как ему отдохнуть и опять усилиться? Как забыться в этой слюде, в этой ледниковой воде, чтобы перестать считать риски, по поводу которых следующие поколения будут непонимающе пожимать плечами: «Как это могло случиться? Вообще быть?» Тем не менее он спускается вниз и добирается наконец до подъемника.

Теперь ему наверх, или куда-то вбок, но точно не туда, где он уже был.

Или же – поесть досыта, посидеть с чашкой, большой, похожей на голову, и подумать, что делать дальше.

Но – делать.

Делать, быть, менять, получая от этого наслаждение.

Желать.

Быть – в полное дыхание.

Вместе с семьей – своей, смеющейся, состоятельной.

– Да будет так! – проскрипел подъемник и двинулся, как водится, вверх.

Ну, давай! Скрипи, не замирай!