Искушение Кассандры

Очнулась она от холода. Вокруг было темно и тихо. И по-прежнему ни души. Девушка лежала на паперти вниз лицом с задранным платьем. Рядом валялись трусики. Ноги были липкими от крови. Катя поднялась, с трудом перелезла через забор, вышла на дорогу и увидела милицейский «уазик»…

Милиционеры все поняли без слов. Посадили в машину и привезли в участок. Там ей дали телефон. Она набрала тверской телефон родителей и, клацая зубами, произнесла:

— М-мама! З-забери м-меня о-отсюда…

2

Ровно десять лет спустя утром четвертого октября старший научный сотрудник художественного музея Зоя Михайлова спешила на работу. В тот день она решила прийти пораньше, чтобы завершить опись экспонатов музейного фонда. Накануне поработать не дали: сначала отвлекли телевизионщики, приехавшие снимать выставку восковых фигур, затем — директриса, приказавшая написать аннотацию к гжельскому фарфору, потом неожиданно явились слесари для продувки батарей, и, кроме Зои Павловны, некому было проследить за ними в подвале.

Слесари возились с обеда и до восьми вечера, при этом опустошив две бутылки портвейна и истоптав резиновыми сапожищами все ковры хранилища, но так и не закончили работу. Они ушли, слегка покачиваясь, бросив в коридоре грязный чемодан с инструментами, масляный моток проволоки и разводной ключ величиной с лом и пообещав прийти на следующее утро — продолжить подготовку к отопительному сезону. Поэтому Зоя Павловна решила завершить свою опись до начала рабочего дня, пока голова свежая, никто не отвлекает и есть возможность немного сосредоточиться.

Словом, когда Зоя Павловна ступила на крыльцо музея, было без пятнадцати восемь. За это она ручается головой, потому что посмотрела на часы, чтобы прикинуть время для работы. Часа и пятнадцати минут вполне хватало не только на перепроверку оставшихся экспонатов, но и на то, чтобы наклеить новые ярлыки на фарфоровую посуду восемнадцатого века. Она нажала кнопку и услышала за дверьми мощный рев музейного звонка. «Это не звонок, это противотанковая сирена. Когда-нибудь у сторожа случится разрыв сердца, и тогда — прощай, Родина», — подумала она и позвонила повторно.

Но сторож не спешил открывать. Либо у него уже случился разрыв сердца, либо ему снилось, что он — броненосец «Потемкин». Зоя Павловна снова взглянула на часы и занервничала. Она раздраженно вдавила палец в черную кнопку, и раскат получился таким тревожным, что сидящие на карнизе голуби испуганно взметнулись ввысь. Но и этот душераздирающий звук не вызвал в музее никакого движения. Кто сегодня дежурит? Как пить дать, Локридский. Ох и не нравился же Зое Павловне этот проходимец Локридский!

Она забарабанила по двери кулаками, и дверь открылась. «Да здесь не заперто?» — удивилась Михайлова и вошла. В вестибюле было пусто, стоял какой-то неприятный, тревожащий душу запах. «Задам же я сейчас Локридскому», — подумала она и завернула в сторожевую каптерку. Телевизор в каптерке работал, но сторожа не было. Значит, отлучился ненадолго. Сигнализация была включена. На «Рубине» горели все лампочки. Светилась даже ячейка входной двери, которая по идее должна мигать. Зоя Павловна пожала плечами, выключила телевизор и вернулась к дверям. К датчику входной двери был приляпан пластилином магнит. «Так-так, — покачала головой Михайлова. Дверь разблокирована, сторожа нет. Заходи кому не лень и бери чего хочешь! Ай да Локридский, ай да сукин сын…»

Зоя Павловна накинула на дверь крючок, вернулась в каптерку и позвонила в отдел вневедомственной охраны.

— Снимите с пульта музей! — сказала она.

— Снимаем! — ответили на пульте.

Она отключила «Рубин» и направилась к себе в кабинет. По пути предстояла одна неприятная процедура — прохождение через зал с восковыми фигурами. Зоя Павловна была не робкого десятка, однако от этих фигур ей было не по себе. Именно от этих, петербургских, а не от других. На ее счету музей четыре раза предоставлял площади различным историческим выставкам с восковыми персонажами, и к ним она всегда относилась спокойно, но эта экспозиция вызывала у нее отвратительные чувства. Здесь были цари, их жены, дети, а также известные государственные деятели. Больше всего Зоя Павловна боялась Ивана Грозного. Глаза у него были совершенно белыми от бешенства, а жилистые паукообразные руки настолько правдоподобными, что того и гляди схватят за юбку. Сталин также не располагал к умилению. Он смотрел своими черными глазами жестко и недобро, хотя и мимо. Но чем больше в них вглядываешься, тем сильнее ощущение, что сейчас он выйдет из оцепенения и повернет на тебя свои жуткие блестящие глазенки. Берия из-под шляпы и тонких очков смотрел так, что невольно холодело под ложечкой. Даже Николай Первый таил в своем облике что-то необъяснимо зловещее. Вот кто из экспозиции совсем не вызывал страха, так это Петр Первый. В его облике не было ничего безумного, хотя глаза тоже были навыкате, но смотрели они куда-то очень далеко, бог знает в какие запредельные дали.