Искушение Модильяни

Вот он, любимый, родной, единственный! Как же я так долго смогла без тебя?

Наташа бежала через переполненный зал аэропорта навстречу Володе, не замечая удивленных взглядов, хмурых лиц, скептических усмешек.

Володя, мы снова вместе, какое счастье…

Он расталкивал зазевавшихся пассажиров, наступал на чьи-то ноги и не замечал, как шипы роз, прижатых к груди, впиваются в пальцы.

Наташа, Наташенька, милая, драгоценная, ты здесь, как я ждал…

А потом они стояли, прижавшись, друг к другу, не видя и не замечая ничего вокруг. Мимо проносились тележки с поклажей, проплывали дородные матроны, увешанные сумками, пробегали визжащие подростки, шествовали солидные джентльмены с кейсами, цокали каблучками длинноногие красотки. Шелестели страницы газет, шуршали обертки макдаков, плакали дети, звенели мобильники, голос диктора заглушался криками носильщиков… Но для этих двоих не существовало ничего. Только он и она, только музыка Штрауса и солнечный свет…

А потом они медленно шли к машине, шепча какие-то ничего не значащие глупости, очень важные и нужные именно для них…

А потом они долго ехали по забитой пробками Москве. А потом они поднялись к ней…

А потом… А потом…

* * *

Утром он, расслабленный и умиротворенный, сидел в мягком кресле, закутанный в огромное банное полотенце и думал о том, что скажет Наташе, когда она принесет кофе, аромат которого он запомнил с первого дня. Но все оказалось гораздо проще, чем он предполагал. Наталья сама заговорила о том, что ей пришлось пережить.

– …Они неслись со скоростью километров сто тридцать и даже не пытались тормозить или сворачивать… Жуткое зрелище, совсем не так, как в кино показывают. Я чуть сознание не потеряла. Прямо за рулем. Едва-едва затормозить смогла. Выскочила из машины, подбежала к обрыву… – Она нервно поежилась. – Ох, ты знаешь, я ведь раньше высоты совсем не боялась, а после этого случая все дни, что там прожила, на балкон выйти не могла. В общем, сижу на обочине, мокну, даже не знаю, сколько времени прошло. Тут какая-то машина затормозила, они полицию и вызвали. А я в таком шоке была, что даже не сразу поняла, на каком языке со мной полицейский разговаривает…

– Бедная моя девочка, – грустно сказал он, проводя рукой по ее густым шелковистым волосам. – Я за тебя волновался…

– Не очень-то. – Наталья упрямо тряхнула головой. – По телефону так разговаривал, будто каждое слово сквозь зубы цедил. Что я только не передумала!

– Я тоже.

– Что-то я не заметила. – Она обиженно отвернулась к окну.

За стеклами было скучное ноябрьское утро. Падал редкий снег, голые сучья деревьев мучительно тянулись к серому небу, будто надеясь прорваться сквозь плотные хмурые тучи к свету и солнцу.

– А ты с этим Борисом раньше была знакома? Или на этой вечеринке никого из знакомых не видела?

– А ты что, ревнуешь? – удивилась Наталья. – Может, ты на меня и обиделся из-за того, что я с Ксюшей поехала, потому и разговаривал так?

– Нет, милая, но ты не ответила. Ты встречала Бориса раньше?

Почему-то его тон заставил Наталью напрячься и обернуться. Она покачала головой.

– Нет, никогда.

Оттягивать роковой момент дальше не имело смысла. Володя посмотрел ей в глаза и четко произнес:

– У него в сейфе нашли твой акт экспертизы рисунков Модильяни.

– Ах, это… – успокоенно вздохнула она. – Да, месяц назад обратился ко мне один человек, пожелавший остаться неизвестным, – это нормально, в этом нет ничего особенного. Он мне написал, что в его руки попали рисунки, которые считались утраченными. И теперь он хочет их атрибутировать и выставить на аукцион. Я это сделала, он заплатил. Вот и все.

– Что, вот так просто? И тебе не пришло в голову, что эти рисунки могут быть, например, краденными?

– Не совсем так. Дело в том, что у этих рисунков есть история, хотя и очень загадочная. И очень романтичная.

* * *

Ахматова неохотно рассказывала о своей личной жизни, но в стихах она очень искренне говорила о своих чувствах к любимым мужчинам, а о ее романах довольно хорошо известно со слов друзей и близких знакомых. И лишь одна история осталась тайной, разгадать которую не удается до сих пор.

Анна Ахматова тщательно скрывала историю любви к Амедео Модильяни.

В далеком 1910 году Ахматова и Гумилев приехали в Париж, чтобы провести там медовый месяц. Они бродили по бульварам и Елисейским Полям, любовались Эйфелевой башней, слушали заунывное пение шарманки и сидели за столиком в знаменитых артистических бистро «Ротонда» и «Улей». Вот там, в одном из этих кафе, и встретились впервые начинающая русская поэтесса и неизвестный итальянский художник.

Что такое русская женщина в Париже начала двадцатого века? Это Елена Дьяконова[8] и Сальвадор Дали, Ольга Чегодаева и Хосе-Рауль Капабланка, Лидия Делекторская и Анри Матисс, Ольга Хохлова и Пабло Пикассо, Эльза Триоле и Луи Арагон.

Это Анна Ахматова и Амедео Модильяни.

Они не могли не встретиться, а встретившись, – не полюбить друг друга.