Искушение ночи

Виктория села на стул, украшенный затейливыми завитками, и скривила кончик рта с выражением – этим приемом она давно овладела – снисходительного, ни к чему не обязывающего интереса. Она почти не сомневалась, что герцог не может видеть ее лица при тусклом свете огня в камине; он обставил встречу так, чтобы у нее не оставалось сомнений в том, кто здесь контролирует ситуацию.

Он, видимо, ждал, что она нарушит молчание, но у нее на руках не было козырей, и она не собиралась раскрывать карты, прежде чем он сам заговорит.

Байрон Стратфорд, герцог Рейберн, рассматривал ее, вертя в пальцах стакан с шотландским виски. Она оказалась не такой, как он думал, судя по письму и, уж конечно, судя по его знакомству с ее братом. Гиффорд был темноволос и элегантен, она – белокурая и старомодная; он был щеголь, а она строга до суровости. Герцог ждал безумной тирады от сестры импульсивного виконта, но как только посетительница вошла в комнату, понял, что ошибся.

Он считал, что леди Виктория моложе брата, но она казалась старше по меньшей мере на полдюжины лет. Герцог полагал, что она опрометчива, раз приняла его полушутливое приглашение, но теперь понял, почему ее тревожит скандал. Каждая черта ее внешности говорила о том, что она респектабельная старая дева, начиная с тугого пучка волос на затылке и кончая ужасным платьем без всяких украшений.

Герцог с наслаждением глотнул виски. Он бы охотно позабавился с ней, провоцировал бы ее, пока она не утратила бы свое самообладание и не проявила пылкость, которую наверняка скрывала под холодной внешностью. Тогда он отпустил бы ее, небрежно махнув рукой, и пусть себе негодует после того, как ее выставят отсюда. Он заглушил угрызения совести новым глотком. Он далеко не молод и слишком циничен для нравственных сомнений. Вряд ли эта женщина полная противоположность своему брату. Ведь в обоих течет одна кровь.

Видя, что посетительница не собирается нарушить молчание, герцог откашлялся и заговорил оскорбительно фамильярным тоном:

– Дражайшая леди Виктория!

Посетительница прищурилась, и герцог подался вперед в ожидании ответа.

– Дражайший герцог, – произнесла она. Голос у нее был чувственный и проник герцогу прямо в чресла. Он потерял над собой контроль.

Байрон резко выпрямился, его охватило желание. Такого с ним давно не бывало. Но это не просто желание. Эта женщина возбудила в нем любопытство.

– Нет нужды говорить, зачем мы встретились здесь, – пробормотал он, не сводя с леди глаз. Не появился ли на ее бледных щеках легкий румянец, почти невидимый в унылом свете, отбрасываемом углями? Он решил провести опыт. – Встретились наедине.

Румянец стал ярче. Байрон не сомневался, что вызван он не только возмущением. Это чувственная реакция на его интимный тон. Так что ее пуританская внешность оказалась обманчивой.

– Ваша неделикатность, мягко выражаясь, ни к чему, – заявила леди, сверкнув голубыми глазами.

Любопытство его росло с каждой минутой.

– Признаться, я не надеялся, что вы придете. Леди Виктория усмехнулась: – Без сомнения. Именно поэтому я здесь. – Она удобнее устроилась в кресле и слегка расслабилась.

Хитрая, ловкая и довольная, подумал Байрон. Она вознамерилась воевать. Сузив глаза, он решил изменить тактику и ринулся в бой:

– Я ничего вам не обещал.

– И ничего не получите, если не измените тактики, которую умной не назовешь. – В ее бархатном голосе Байрон уловил стальные нотки.

У этой кошки есть когти, отметил он про себя не без удовольствия.

– Объясните, что вы намерены делать?

Леди Виктория сменила дежурную улыбку на ухмылку, не лишенную злости. Но, как ни странно, Байрон в этот момент мог бы назвать леди красивой.

Он был не слишком разборчив в своих связях, спал и с высокородными, и с простыми, но всегда гордился своим эстетизмом, когда речь шла о достоинствах женщин. Леди Виктория была высокого роста, что соответствовало моде. Волосы у нее были бесцветные и вялые. Он ничего не мог сказать о ее теле, кроме того, что оно более худощаво, чем того требовала мода, облачено в ужасное платье и, судя по всему, не менее ужасный корсет. Но мысль о корсете и наверняка чудовищном нижнем белье почему-то вызвала у Байрона не отвращение, а опять-таки любопытство.

– У брата нет денег, – заявила Виктория. – Отец в этом месяце лишил его дохода, и он вынужден оставаться в Рашворте.

Байрон вздохнул. Наступило молчание. Виктория не шелохнулась, лишь смотрела на герцога из-под опущенных ресниц, словно пыталась рассмотреть его лицо, скрытое в тени. Герцог тоже не сводил с нее глаз. Наконец он заговорил.

– Именно этого я и ожидал, – произнес он. Леди Виктория на мгновение напряглась. Хорошо хоть какая-то реакция, подумал Байрон.

– Чего именно? – спросила Виктория.

На мгновение она перестала следить за своим голосом, и Байрон с удовольствием заметил, что он у нее именно такой, ласкающий слух, как тогда, когда она дразнила его. Было бы жаль узнать, что столь прекрасный инструмент – всего лишь подделка.