Искушение прощением

– Синьора, благодарю вас за помощь. Надеюсь, мы не слишком утомили вас расспросами.

– Что вы, нет, – ответила синьора Гаспарини с неуверенной улыбкой. – Прошу вас, передайте при встрече привет моему племяннику. И не могли бы вы попросить его мне перезвонить?

Она потянулась за чашкой, которую подала ей Беата. Снова посмотрела вверх, на Брунетти, и улыбнулась:

– Ваша спутница очаровательна.

– Полностью с вами согласен, – сказал комиссар и вышел из комнаты, предупредительно закрыв за собой дверь.

Гриффони ожидала его в коридоре. Косметика была уже сложена в картонный оранжевый пакет, который стоял на комоде, четко по центру. Вскоре полицейские вышли из квартиры, но заговорила Клаудиа, только когда они уже были на мосту перед домом Гаспарини. Она остановилась на самом верху, у перил, и оперлась о них спиной и ладонями.

Прежде чем Брунетти успел задать вопрос, Клаудиа сказала:

– Я восхитилась ее благоразумием и тем, как хорошо она умеет хранить секреты. И призналась, что, конечно, тоже не прочь узнать, как можно сэкономить, потому что косметика – моя страсть, и мне хотелось бы пользоваться самой лучшей. Потом сделала несчастное лицо и посетовала, что мало что могу себе позволить с такой зарплатой.

Брунетти слушал ее зачарованно, как питон – дудочку факира.

– Я еще немного поулыбалась и сделала пару комплиментов. Синьора Гаспарини смерила меня таким до-олгим взглядом и спрашивает: «А принимаете ли вы лекарства?» Я не сразу сообразила, к чему это, потом говорю: «Да, принимаю. У меня проблемы по женской части». – И, улыбаясь собственной изворотливости, Клаудиа произнесла: – После такого даже женщины вопросов не задают.

Гвидо усмехнулся и покачал головой.

– Она сказала, что попытается мне помочь, но должна все хорошенько обдумать.

– Если потом сможет вспомнить свое обещание, – невольно заметил Брунетти.

– Гвидо, не будь таким вредным.

– Мои извинения!.. И что же ты на это ответила?

– Что буду на седьмом небе от счастья. И получила приглашение на чай, – улыбнулась Гриффони. – Подкрепленное намеком на то, что хорошо бы захватить с собой сладости – для нее и Беаты.

Брунетти подумал, что его матушка наверняка восхитилась бы ими обеими.

– И когда же чаепитие?

– В следующий понедельник, в три.

Клаудиа оттолкнулась от перил и стала спускаться по лестнице.

21

Уже возле самой церкви Гриффони сказала:

– Интересно, почему она так ее не любит?

– Расшифруй, пожалуйста, – попросил Брунетти.

– Почему профессоресса Кросера так не любит синьору Гаспарини? Беспомощную старушку, которая как может сражается с болезнями и стариковской слабостью и уже не в силах сама контролировать свой быт?

– Это причины для того, чтобы пожалеть человека, Клаудиа, а не полюбить его, – сказал Брунетти, заранее зная, как нравоучительно это прозвучит.

– А что такое ревность, ты знаешь? – засмеялась в ответ Гриффони. – И чувство собственничества?

– Муж профессорессы неделями работает в Вероне, – подхватил Брунетти, – а когда приезжает домой, жена узнаёт о том, что его тетушка требует немедленно прийти к ней и помочь с тем или этим. Ты это имеешь в виду? – И, не дав ей ответить, продолжил: – При таком раскладе вполне естественно, что синьора Кросера считает старушку назойливой, требовательной и эгоистичной по отношению к собственному племяннику.

Клаудиа круто развернулась, буквально загородив ему дорогу:

– Да, она такая и есть. Но бога ради, она его родная тетка!

С каждым словом Клаудиа говорила все громче, и Брунетти заметил, что на них оглянулась случайная прохожая. И едва он успел подумать, что в Гриффони говорит южная кровь – еще бы, ведь речь идет о семье! – ее голос вдруг стал тихим, почти ледяным:

– А еще есть квартира. Ты сам все видел: верхний этаж дома, расположенного напротив церкви Кармини, не меньше двухсот пятидесяти квадратных метров, с видом на канал, и сад на заднем дворе! – Формулировка сделала бы честь самому оборотистому риелтору, а Брунетти повидал их немало. – И кто, по-твоему, все это унаследует? А, Гвидо?

Маленькое уточнение: сейчас Клаудиа говорила не просто как оборотистый риелтор, а как оборотистый риелтор-венецианец, который смотрит на жизнь через призму выгодного местоположения и метража. Однако озвучивать эту ремарку Брунетти не стал. Вместо этого, вспомнив, как мало внимания старуха уделила Гриффони в момент знакомства, он спросил:

– Она добилась твоего расположения. Как ей это удалось?

– Потому что эта дама – крепкий орешек, – без колебаний ответила Гриффони. – А еще потому, что, когда я дала понять, что мы с тобой пара, но не женаты, она ничуть не возмутилась – необычная реакция для человека ее поколения. И еще ей понравилось, что я не венецианка.

– Почему это так важно?

– Потому что у меня нет местных предубеждений. Это значит, что я выслушаю ее, не вспомнив при этом, что в году эдак тысяча девятьсот тридцать седьмом брат ее прадеда обманом выманил у кузена моего прадеда двадцать акров земли в Доло!

Брунетти оценил юмор коллеги и сказал, смеясь:

– Ты многое успела узнать о венецианцах, правда, Клаудиа?

Она вернула ему улыбку.