Искушение страстью

Винсен воспользовался этим и побежал к Алену, участливо обнял его за плечи. Они были примерно одного возраста, понимали друг друга с полуслова и в своей тесной компании доверяли друг другу мальчишеские секреты. Даниэль не столь расторопно занял место между Мари и Готье, плохо представляя, как себя вести. В одиннадцать лет он оказался теперь самым младшим среди Морванов – его сестренка Бетсабе уже не вернется, – и он не представлял себя в роли утешителя. Но чего ему и в самом деле не хотелось, так это сердить отца. Ему сто раз повторяли, что отец много пережил за годы заключения, что гибель жены и дочери в Равенсбрюке стала для него такой трагедией, что ему потребуется много времени, чтобы снова стать собой, и поэтому все должны быть с ним ласковыми. Винсен с Даниэлем хотели быть ласковыми, но не знали, с чего начать. Замкнувшись в высокомерном молчании, Шарль за целый день мог не произнести и трех фраз, а его остановившийся взгляд светло-серых глаз был совершенно невыносим. У сыновей остались лишь смутные воспоминания о том, каким отец был до войны – старшие говорили, что очень веселым. Видя его теперешнего, в это трудно было поверить. Шарля все еще можно было назвать красивым мужчиной: правильные черты лица, мягкие блестящие светло-каштановые волосы, прямой нос, красивые глаза, – однако его портило выражение жесткости и циничная улыбка, от которой на впалых щеках появлялись две вертикальные складки.

Едва они прибыли на кладбище Эгальера, как разразился ливень. Предусмотрительная Клара взяла с собой зонтик и раскрыла его, защищая Мадлен и ее черные вуали. Дети все теснее прижимались друг к другу, а священник поеживался под дождем у края открытого склепа. Морваны воздвигли склеп еще в прошлом веке: внушительных размеров, он был слишком строгий для своей эпохи. Тело Анри, согласно завещанию, перевезли сюда в 1918 году: он хотел покоиться вместе с родителями. Теперь, продолжая традицию, к нему присоединялся его сын, и Клара подумала, что, по логике вещей, следующей в этом семейном мавзолее будет она.

Позади Морванов люди, несмотря на проливной дождь, оставались на месте, только мужчины надели на головы шляпы. Неподвижный, с непокрытой головой, Шарль стоял с тем же отсутствующим видом, одинаково равнодушный как к внезапному ливню, так и к могильщикам, опускавшим на ремнях гроб с телом брата. Клара поглядывала на него из-за платка, который держала возле рта. Сколько месяцев, сколько лет понадобится ее младшему сыну, чтобы вернуться к нормальной жизни? Снова стать тем красавцем мужчиной, обаятельным и веселым, о котором до войны так мечтали женщины? В конце концов, ему всего лишь тридцать шесть, он еще восстановится – и чем раньше, тем лучше для его детей. Клара тоже страдала: сначала потеряла мужа, сегодня хоронила старшего сына, но ведь, в конечном счете, воля к жизни неизбежно должна взять верх – надо только набраться мужества и объяснить это Шарлю.

Дождь прекратился так же внезапно, как начался, радуга возвестила появление солнца, люди стали расходиться.

– Дети хотят вернуться пешком. А нас ты подвезешь? – подошла к Шарлю Клара.

Он кивнул, но не сказал ни слова. «Ситроен-15» Эдуарда был еще на ходу, и Клара регулярно доставала бензин на черном рынке. Здесь, как и во всем другом, она проявляла редкую находчивость.

– Винсен, – вполголоса позвал Шарль.

Сын, уже готовый уйти с кузеном Аленом, на минуту повернулся к нему.

– Если тебе что-то понадобится, обращайся ко мне. Тон был спокойный, почти ласковый, но мальчик не обманулся. Все стало ясно: с этих пор в семье будет только одна власть. Пока Шарля не было, Клара заменяла его, она, в силу обстоятельств, даже заменила Юдифь, но с этим покончено: Шарль возвращается к своей роли. Винсен кивнул, потом немного постоял и неторопливо удалился.

– Что-то он невеселый, – шепнул Ален уже за оградой кладбища.

– Представь себя на его месте.

– Может быть, но все-таки…

Ален бросил взгляд через плечо, чтобы убедиться, что дядя его не слышит, потом закончил фразу:

– Знаешь, он говорит, что мы все вернемся в Париж.

– Ну и что?

– Я не хочу никуда уезжать отсюда!

Винсен удивленно посмотрел на брата. За время пребывания в Валлонге Ален сильно подрос. К тому же, он больше всех проводил времени на улице, ему всего было мало: и солнца, и свежего воздуха. Он лучше всех удил рыбу в потоках и строил хижины. Загорелая кожа подчеркивала золотистый оттенок янтарных глаз, а черные волосы придавали его внешности что-то цыганское. Ален вообще не походил ни на кого в семье: ни на родителей, ни на Клару…

– Мама сделает так, как решит твой отец, – продолжал Ален с неприязнью. – И бабушка тоже.

Он говорил «твой отец», потому что не знал, как называть совершенно чужого ему дядю. До войны он видел его только на семейных праздниках. Потом он превратился в офицера-в-плену-у-немцев, за которого каждый вечер надо было молиться, но Ален никак не мог четко представить его. А вернувшийся человек с обликом бесплотного призрака, скорее, пугал, чем привлекал.